Перекресток: путешествие среди армян

Мы проезжали перевал через облака, но к тому времени, когда мы спустились к Мегри, стало жарко и сухо. Город притиснут к иранской границе, которая проходит по середине реки Аракс. Мегри оказался непохожим ни на один из других армянских городов. Отец Вазген еще не видел одну из старинных церквей города, и мы пошли к беззубому сторожу за ключом; оказалось, что сторож потерял ключ. Вместо него сторож дал нам пару плоскогубцев, и мы сорвали висячий замок. Отец Вазген сморщил нос при виде синусоидных арок и персидских деталей фресок.

– Мусульманство, – прошептал он.

Позже он вернулся в Капан, а я, помахав ему, пересек главную площадь. Под платанами сидели старики и выплевывали вишневые косточки мне под ноги. Я устал объяснять всем и вся, что я не русский. Поэтому я ответил ледяным взглядом на их ледяные взгляды.

Уцелевшие после резни 1915 года, г. Мегри.

Мегри был угнетающим местом. Здесь я постоянно ощущал какую-то опасность. Со всех сторон над городом нависали голые, лишенные растительности горы с острыми зубцами, которые или находились в тени, или становились попеременно синими, желтыми, красными… В этом месте чувствовалась какая-то непривычная сухость. Заглядывая через ущелье, через проволоку, через похожие на зубы дракона зубцы гор, расположенных на иранской стороне, я ощущал безграничность Востока и, по контрасту, зажатость этого уголка Армении. Но прежде всего в Мегри особенно явно чувствовалась незримая угроза со стороны Азербайджана. Азербайджан был всего в десяти милях на восток и на запад. Советские танки были расставлены вдоль границы и на севере; население Мегри отделяли от соотечественников девять тысяч футов гор. Мегри – это Армения в миниатюре, изолированная и открытая опасностям, Армения, граничащая с иранцами-шиитами и турками-суннитами, а также осколками советского коммунизма – расположенная между тремя мирами и не принадлежащая ни одному из них. Я ушел с площади и отправился бродить по запутанной сети городских улиц, состоящих из одних камней. У меня родилась одна мысль. Я шел полчаса, час, два часа… У подножия скалы я присел отдохнуть. Темные городские здания были разбросаны внизу, в сухой долине: они напоминали куски, приставшие ко дну сковороды.

Подойдя к самому краю, я спрыгнул вниз и оказался в ущелье Аракса. Здесь оно было уже, и река подходила вплотную к границе. С берегов этой же реки, только миль на двести севернее, оттуда, где расположены развалины Ани, четыре года назад началось мое путешествие. Круг как бы замкнулся. У меня в кармане лежал кусочек горной породы, подобранный мною несколькими днями раньше в глубинах севанского туннеля. Я намеревался сохранить его, но сейчас я вынул его и бросил через ограду. Перелетев через колючую проволоку, он низкой дугой пролетел над нейтральной полосой, а потом скрылся в закрученных струях Аракса.

23

Для того, кто родился в горах,вся жизнь – высоко в горах.

Стоит судьбе забросить его на равнину,и он от тоски зачахнет.Из польской народной песни «Красный пояс»

Я переночевал в доме мэра города Мегри. Было жарко, много жарче, чем когда-либо за последние месяцы. Я спал на балконе, светила яркая луна, и ущелье было залито ее серебристым сиянием. Утром я готовился к возвращению в Ереван. До Капана через горы ходил автобус. Но дорога в Горис была блокирована. Там снова была засада, и снова пассажиры стояли на дороге в напряженном ожидании, глядя на меня с подозрением. Я укрылся в чайной. Там я встретил человека по имени Ашот, который тоже ждал, пока дорога откроется. Он сидел один, перед ним стоял стакан водки. Его лицо было ненормально красным.

Он пригласил меня за свой столик, и я заказал сыр, лаваш и еще водки. Я предложил тост за мир, и мы выпили за мир, затем Ашот предложил выпить за победу. Выпив за победу, я поднял тост за всех армян, которые помогали мне на моем пути. А когда мы выпили и за них, Ашот поставил свой стакан и неожиданно расчувствовался.

Когда-то давно, объяснил он мне, он жил в деревне, похожей на здешние. Потом он уехал в Ереван, и некоторое время все шло хорошо.

– Я учился в институте и был лучшим в своей группе по английскому. Но потом партия не дала мне устроиться на работу. Партийные не любили меня. Я мог бы стать хорошим переводчиком или учителем. Но я не стал никем.

– Но партии больше нет, – сказал я.

– Теперь моей родине нужно, чтобы я воевал, а не учил. Я хотел бы быть фидаином, но…

– Но что?

Он посмотрел куда-то поверх моей головы.

– Это трудно объяснить. Если бы у меня была возможность сражаться, я бы…

Как раз в этот момент в чайную ввалился фидаин. Закинув автомат за спину, он оглядел комнату. Заметив меня, он прошел прямо ко мне и рявкнул по-русски:

– Выходи!

– Я не русский, – сказал я.

– Выходи, – стоял он на своем.