Я очнулся на диване. Дико болела голова. Открыл глаза и испугался.
Память вклинилась обжигающей вспышкой между первым и вторым ударами, и это оказалось еще одной потерей в моей и без того невеселой жизни. Человек упал на пол, заливая линолеум кровью, а я смотрел на него и думал о превратностях судьбы. Потом я закрыл дверь, схватил мужчину подмышки и перетащил на диван…
…Он долго приходил в себя.
— Здравствуйте, полковник.
— Кто… вы… что… — прохрипел он. Попытался подняться и тут же упал обратно на диван. Дернулся, кривясь от боли. Шипы, вонзающиеся в горло, вряд ли могут производить приятное впечатление.
Со второй попытки ему удалось сесть. Связанные за спиной руки нисколько не облегчали задачи. Я с интересом наблюдал за его неуклюжими рывками.
— Кто… вы… что… происходит…
Да, кажется, это было сто лет назад. Как жаль, что я не убил его сразу… Теперь уже нельзя.
Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания.
— Меня зовут Ной.
— Ной… я… должен… знать вас?
— О! Я на это не рассчитываю! У людей такая короткая память…
— Но… я… знаю?..
— Однажды, года четыре назад, я вытащил вас из горящего дома.
А еще я, кажется, взял его куртку.
— Да-да, я помню…
Он попытался повернуть голову и снова скривился от боли.
— Я бы порекомендовал вам не дергаться, — заметил я. — Ошейник затянут не очень туго, но все же при неудачном движении может проткнуть горло.
— Ошейник?.. Вы собираетесь… пытать меня?.. Что вам надо?.. Сведений? Денег?.. У меня есть… не очень много…
— Нет, спасибо, я как-нибудь обойдусь.
Он осторожно вдохнул, видимо, мечтая, чтобы его шея стала хоть на миллиметр тоньше.
— Тогда… зачем это?
— Хочу, чтобы вы примерили на себя то, что с таким успехом предлагали другим.
— Я… не понимаю…
— Ошейник оборотня. Орудие возмездия, с помощью которого в Средневековье пытали ликантропов. Помните, совсем недавно вы надели такой на моего отца? Прежде чем отправили его на костер? Каких моральных высот достигло общество в ваше исключительно цивилизованное время!..
— Вашего отца?
— Томаш Вулф был моим отцом.
В глазах полковника промелькнуло понимание.
— Так ты — оборотень?!
— Нет, — и это было чистейшей правдой. — Оборотни и чудовища живут среди людей.
— Наверное… ты жалеешь, что не убил меня тогда…
Мы находились не на светском рауте, и мне ни к чему было врать.
— Жалею.
— Но почему же не убил?
Я пожал плечами.
— Я был болен. Сил не хватило.
— Ты… убьешь меня… теперь?
— Я убиваю быстро.
— И на том спасибо.
Он не понял меня. Я всего лишь пытался объяснить, что если бы хотел убить его, то убил бы сразу.
— Томаш Вулф поступал иначе, — добавил он через несколько секунд. Я замер. Человек еще немного помолчал, а потом заговорил, и говорил долго, сознавая, что пока он говорит, он дышит.
Я узнал то, о чем раньше только догадывался. То, что, наверное, было написано в дневнике Тома Вулфа. То, что он уничтожил, прежде чем уйти в огонь.
Я узнал, что отец любил человеческую кровь. И еще… о том, что он… убивал долго. Мама, боже, как же ты жила!.. Ведь ты все видела… Или нет? Или — не хотела видеть?
— …И всегда рядом с телом…
— … Клочок волчьей шерсти… чтобы мы знали, чьих рук это дело…
И еще я узнал о том, что такое одержимость. Человеческая одержимость. Одержимость охотника. Когда одна-единственная мысль захватывает сознание, подчиняя его себе, своим желаниям и потребностям, когда семья становится бременем, и забываешь об обязательствах, данных кому-то, и все остальное, кроме запаха затравленного зверя, уже не имеет значения… Знакомое чувство…
— … А потом внезапно останавливаешься. Я — один… жена умерла, сын отказался от меня… я — один, и я привык к этому…
Они охотятся на нас, волков. Мы охотимся на них, на людей. Я охочусь на людей. Я так же одержим. И так же одинок. Каждый из нас одинок. И иначе не бывает.
И еще… еще я узнал о том, как погиб отец…
— Он позвонил мне домой… он не оставил мне выбора… Все оказалось неправдоподобно просто… уж не знаю, почему, но он попался на мою нехитрую приманку… Я видел его только один раз, до начала процесса… Кто же знал, что мы не довезем его до суда?
Костер.
— Костер… Это не мы. Суд Линча. Знаешь, что это такое?
Моя мать учила меня человеческой истории.
— Машину, в которой перевозили оборотня, остановили в трех кварталах от тюрьмы. Мы не смогли отбить его у толпы. Да, наверное, не очень-то и хотели. В самом деле, не стрелять же в людей, мечтающих восстановить справедливость?..
В самом деле…
Да, я узнал… Я бы предпочел умереть в неведении, но, к сожалению, мне не грозили ни неведение, ни смерть.
— Теперь ты убьешь меня?