Меня привлекло тихое жужжание, которое, впрочем, очень скоро перешло в густое гудение, будто тяжёлый бомбардировщик пикировал вниз, заходя на цель, и тысячи рассерженных ос замелькали кругом, ища в кого бы всадить жала. Чем-то это напоминало мне женщин. Сердце замерло в груди, и я задал такого стрекача, словно меня хотят догнать и женить, даже про головную боль забыл.
Следом мчалась Лана и рой на желающих отставать насекомых. Пару раз острая боль пронзала разные части моего тела, добавляя мне прыти, и деревья мелькали кругом, чертя замысловатые тропы, безразличным к такой мелочи, ногам. Сколько бы этот спринт продолжался, не знаю, только земля вдруг ушла из-под ног. Кувыркаясь в густой траве, я полетел в овраг.
Почва была влажная, и запах смятой травы наполнял воздух. Ос слышно не было, и лежать было приятно, только боль медленно возвращалась в пылающую голову, и тревожная мысль зажглась красным огоньком. Если представить, сколько гадюк может водиться в этих зарослях, место идеальное для капища, и все они, несомненно, хотят меня укусить. Я вскочил на ноги и увидел Лану. Она сидела на берегу лесной речки, до которой я не докатился всего несколько метров, повезло в кои-то веки, и задумчиво глядела на воду. Стараясь не делать резких движений, я приблизился, и ласково положил руку ей на плечо. Приятный трепет от шаловливой проказы будоражил, и хотелось дико расхохотаться.
Девчонка вздрогнула, и я, мелькнув в воздухе ногами, проклиная всё на свете, полетел в воду. Ну и денёк, хорошо было не глубоко, отплёвываясь, я вспоминал все не хорошие слова, и моя душа готова была плюнуть на всё и отвернуться. Только усилием воли я взял себя в руки. Было понятно, что надо срочно строить плот, погоня шла по пятам.
Лана успела быстро развести костёр, и я, дрожа от холода, вытянул руки к благодатному теплу. Смолистое дерево жарко пылало, роняя на красные угли янтарные слёзы. Обсохнув и проведя небольшую разъяснительную беседу с девушкой, я убедился в бесполезности своих нравоучений.
По уже утоптанной тропинке, я поднялся на верхний склон оврага. Выбрать сухое дерево было не трудно и вскоре срубленные стволы, треща, покатились вниз, разрывая по дороге густые космы осенней травы. Лана, проявляя недюжинную силу, скатывала их вместе, и скоро брёвна аккуратно выстроились в ряд на берегу у потока чёрной воды. Оставалось найти способ связать их, трава для таких целей не годилась, она расползлась бы в воде, а на постоянное мелководье рассчитывать не приходилось.
Надо было придумать что-то ещё, жаль животные, испуганные шумом топора, все разбежались, кожаные ремни подошли бы идеально, но время подгоняло, и особенно раздумывать было некогда. Пришлось довольствоваться густым лишаём, неизвестной породы, оплетавшим нижние ветви исполинских сосен. Это косматое мочало, свитое вместе, оказалось удивительно прочным, во всяком случае, я разорвать его не мог и вскоре плот, на всякий случай со всех сторон обвязанный вязанками хвороста, был торжественно спущен на воду.
На брёвна я набросал стеблей осоки и всякой прибрежной травы, и создалось впечатление, что это плавучий остров. В дали, вновь послышался лай псов, когда мы сошли на плот и тихонько оттолкнулись от берега. Течение подхватило наше лёгкое сооружение и путешествие началось.
Как я и предполагал, река вскоре стала гораздо шире, разлившись широким потоком, медленно и горделиво катившим свои воды за горизонт. Раздвигая узкую ленту берегов, она хранила в своём вечном движении бездну сокрытой в тёмной глубине мудрости. Вскоре мы затерялись среди бесчисленных, заросших густым кустарником островков.
Вспомнив умные книги, прочитанные в детстве, я соорудил на плоту маленький шалаш, и чтобы осенние дожди не досаждали нам, переплёл ветки, сверху положил слой травы, и, замесив раствор глины и ила, пропитал этой смесью шалаш. Сверху положил ещё один слой травы и веток, так что щелей не было. Из той же грязи я сделал небольшой настил для костра, и, когда тихий огонёк потрескивал внутри нашего шалаша, распространяя божественное тепло и аромат поджаривающейся рыбы, становилось совсем хорошо и уютно.
Скучать нам тоже не приходилось, рыбная ловля заняла время. Русалки и другая водяная нечисть стали понемногу к нам привыкать. Нет, сначала я удивлялся, видя, как хорошенькие девичьи личика смотрят на нас из-под воды, а потом ничего, привык. Даже в глубине души надеялся подцепить, что-нибудь этакое на свой крючок.
Бывало, водяной конь, мерцая огненными глазами, нагонит волну, но, в общем, ничего, зла они нам не хотели, а Лану и вовсе считали своей. Как-то раз, со дна, раздвигая тину, поднялся водяной. Но увидев меня, скривился, как от зубной боли, плюнул, и, разводя круги на воде, скрылся в глубине.
Дни снова потянулись длинной чередой, и река медленно, но верно приближала нас к владениям дьявола. Это навевало печальные мысли, совсем не хотелось разменивать тихий покой реки с постоянной тревогой и смертельными испытаниями.