Перелистывая годы

В небольшом немецком городке Ландау разместился крупнейший педагогический университет. В этом городе жил когда-то дедушка Анны Франк… И вот в его доме был создан музей, где сами немцы воспроизвели в фотографиях жуткие злодеяния, совершенные гитлеровцами. Каждое воскресенье мэр со своей семьей посещал тот музей ужасов, подавая всему городу пример покаяния. Я это видел… Быть может, когда-нибудь и потомки нынешних террористов будут приходить с непокрытой головой в другой музей ужасов, который поведает о преступлениях их предков. То будет гигантский музей, если прогрессивное человечество не заставит терроризм покончить с собой, как заставило это сделать Гитлера..

Фашизм не вправе, не смеет ощущать себя безнаказанным. На благородное миролюбие он отвечает кровью. В этой связи вновь вспоминаю: после моего выступления в Большом театре некоторые принялись успокаивать: «Не надо беспокоиться. Ну какие это фашисты? Балуются ребята… Вот и все. Фашистские значки? Ну и что? Молодые люди очень любят значки…»

— А я не люблю тех, которые любят фашистские значки! — ответил я благодушным покровителям молодчиков со свастикой на рукавах и на лацканах. — Я даже их ненавижу!..

Но оказалось, что и молодчики меня в ответ возненавидели. По ночам — неизменно в четыре часа! — они стали врываться ко мне в дом телефонными звонками:

— Ты решил с нами помериться силами? Смотри… Вздернем на фонаре!

Помню звонки (но дверные!), которые словно бы вспарывали ночную тишину нашего дома в тридцать седьмом году, когда арестовали отца, а потом в пятидесятом, когда в нашей же квартире арестовали дядю. Можно было уже привыкнуть к ночным вторжениям эсэсовцев… Но привыкнуть к этому трудно. Почти невозможно… И греховно! Привыкая ко злу, мы его поощряем.

Я пожаловался влиятельному чиновнику той поры, ныне уже, к счастью, смещенному. «Не придавайте значения… — советовал он. — Ну, звонят! Хулиганят, балуются. Постараемся установить их номера. Постараемся!» Никто ничего, естественно, не установил.

Фашизму нет места на белом свете. Если мы хотим, чтобы он оставался белым… А не стал черным.

НЕВОЛЬНИК ЧЕСТИ

Из блокнота

Сегодня, 18 июня 1997 года, Россия прощается с Булатом Окуджавой.

Слово «бард» вовсе не всегда эстрадно и, уж во всяком случае, не унизительно: оно обозначает почитаемый жанр. И все-таки называть Окуджаву бардом мне не хочется. Он был человеком эпохи Возрождения. И во всем, чему отдавал себя, — в поэзии, музыке, исполнительском искусстве, в гражданских борениях — он был великим.

Мы познакомились в сорок седьмом: на «первом совещании молодых писателей». Канцелярское слово «совещание» как-то не сочетается с тем, что «начинающими авторами», дожидавшимися суда Мастеров, были Булат Окуджава, Юрий Трифонов, Семен Гудзенко, Давид Самойлов, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Юрий Левитанский, Сергей Орлов, Расул Гамзатов, Владимир Солоухин, Александр Межиров, Владимир Тендряков, Алексей Недогонов, Михаил Луконин, Сергей Наровчатов, Алексей Фатьянов… Почти все были в солдатских гимнастерках без погон. Помню, как в вестибюле и коридоре, встречая Мастеров, к стене застенчиво прижималось будущее российской литературы.

«Ах, Арбат, мой Арбат…» Мы с Булатом оба были арбатскими мальчиками — и это нас сразу сблизило. Помню, как мы с ним отправились в путешествие по Крайнему Северу и Заполярью. Наступила белая полярная ночь. Времена суток перепутались, перемешались… После встречи с читателями командующий Северным флотом умыкнул нас к себе домой. А там собралась интеллигенция Североморска: главный архитектор города, главный хирург, главный художник… Советская власть тяготела к эпитетам, определявшим чины. Но главным в ту, как бы сокрывшую себя, ночь был Окуджава. До утра, тоже себя не обнаружившего, он пел, и читал стихи, и рассказывал анекдоты. Ему внимали, аплодировали, признавались в любви.

А сегодня с ним прощаются в театре имени Вахтангова.

— Мы наверняка там с тобою встречались! — говорил мне Булат. — На «Принцессе Турандот» или на «Интервенции»…

Как сыновья «врагов народа», мы небось и сидели-то где-нибудь рядом: на дешевых приставных стульях или ступеньках. И вот с ним в том театре прощаются. Слышу об этом по радио, вижу на телеэкране.

Умирают друзья, умирают,Словно лампу с окна убирают…

Все чаще мысленно, про себя повторяю эти межировские строки. И все чаще в записной книжке своей обвожу черной рамкой имена, фамилии, номера телефонов.

А ведь совсем недавно нам с Таней выпало счастье обнять моего давнего друга. Великого Окуджаву… Именно таким предстал он и в тот вечер, на своем концерте, в антракте мы встретились за кулисами. Булат был усталым, даже измученным. И все же мы бурно возрадовались короткому своему общению. Прогнозировали, что расстаемся не надолго. Но оказалось, что навсегда.