Сразу, по прибытии катера во Владивосток, радушной встречи и восхищениями офицеров свиты князя оригинальной формой Симоны, информация о коротком яростном бое с подводным монстром стала главной новостью дня.
Висящий над морем квадрокоптер бесстрастно зафиксировал все нюансы короткого боя. Вот стремительно набирает ход катер, к нему в кильватер пристраиваются две огромные торпеды. Вот одну из них поразила пулемётно-пушечная очередь, после чего в небо летит столб пламени и воды, а последняя, покрутившись, как оглушённая, тонет…
– Ну, и что скажете? – прервал, наконец, молчание князь.
Сценарист, глядя в свои записи, не поднимая головы, пробормотал:
– Это японская океанская подлодка I-52 с огромным запасом хода в 21 000 миль, одна из загадок Второй мировой войны, бесследно исчезнувшая с грузом золота у островов Зеленого мыса в 1944-м году… Вооружена торпедами «Тип 95», с зарядом взрывчатки в 400 кг, дальность стрельбы – до 9 миль. Она одна могла уничтожить всю Тихоокеанскую эскадру, будучи никем необнаруженной…
– Могла потопить всю эскадру, а тратила торпеды на наш крошечный кораблик, – фыркнула Симона.
– Да нет, – покачал головой Сценарист, – думаю, вы просто оказались на линии огня. Била она как раз по “Петропавловску”. И судя по тому, что при тралении потом обнаружилось всего две мины, именно эта подлодка и была реальной причиной гибели броненосца и адмирала Макарова в классической истории. Эта версия, судя по динамике трагедии, вполне всё объясняет. Сначала взрывается первая торпеда – почти полтонны взрывчатки, потом – чуть отставшая вторая – еще 400 килограмм.
– Сначала в нашем времени появляетесь вы, потом появляется эта подлодка. Кого ждать ещё? – князь присел рядом со Сценаристом и заглянул ему в лицо.
– Да нет, Александр Михайлович, судя по тому, как развивались события в Жёлтом море, это мы вломились туда, где уже была эта подлодка. Не появись там катер с Ником и Симоной на борту, – уже сегодня все газеты писали бы о том, что броненосец “Петропавловск” подорвался на минах. То есть мы изменили ту историю, которую уже кто-то менял до нас, и, кажется, не в первый раз…
И Сценарист кратко описал своё первое стремительное путешествие на Бородино, и, достав из кармана, аккуратно положил перед князем бережно хранимую свинцовую пулю, которую он выковырял на следующий день из капсулы.
– Из XXI-го века – в Бородино, и потом к нам. Как такое вообще возможно? – разглядывая пулю, покачал головой князь.
Сценарист вздохнул, и сел поудобнее, приготовившись к долгому разговору:
– В рамках господствующей в начале XX-го века науки – никак. А вот в рамках описанной ещё в 1853 году Бернхардом Риманом теории многомерного пространства – очень даже возможно. Вот смотрите, – для наглядности Сценарист положил перед собой лист бумаги и начертил на нём прямую линию, заканчивающуюся жирными точками. – Стол – это двухмерное пространство. Пока лист лежит на столе, попасть из одной точки в другую, можно только пройдя эту линию. Но стоит нам взять лист в руки и перейти из двухмерного пространства в трехмерное, движение из одной точки в другую сразу упростится. Достаточно просто сложить лист пополам и точки соприкоснутся.
Перемещение во времени происходит по такой же схеме. Мы каким-то образом переходим из трехмерного пространства в четырехмерное, а вот как это делаем, я пока сам не понимаю. Объяснить, как это происходит, с помощью классической ньютоновской физики невозможно. Зато все временные аномалии вполне объяснимы, если перейти на уровень мельчайших неделимых частиц – квантов. На квантовом уровне не действуют привычные законы физики, поэтому пришлось изобретать специальную науку – квантовую механику, в соответствии с которой одни и те же объекты могут быть одновременно и материальными, и нематериальными, и частицей, и волной. Свет, оказывается, материален и состоит из потока фотонов. Гравитация состоит из гравитонов. Мысль – из глюонов. Время – из хрононов.
С точки зрения классической ньютоновской физики, – дичь и ересь. Попробуйте пойти сейчас в школу и заявить, что Солнце швыряет в нас кусочки света, а мы бросаем друг в друга кусочки мыслей. В начале XX-го века – это признак душевной болезни. В начале XXI-го – естественно, и вполне научно. Как писал автор «Физики невозможного»:
«