Ты прав, любимец муз — должно быть акуратным, хотя это и немецкая добродетель; нехудо быть и умеренным, хотя Чацкий и смеется над этими двумя талантами. И так вот тебе понктуальные ответы на твои запросы. Деларю слишком гладко, слишком правильно, слишком чопорно пишет для молодого лицеиста. В нем не вижу я ни капли творчества, а [537]
много искуства. Это второй том Подолинского. Впроччем может быть он и разовьется. О Гоголе, не скажу тебе ничего, потому что доселе [ничего] его не читал за недосугом. Отлагаю чтение до Царского села, где ради бога найми мне фатерку — нас будет: мы двое, 3 или 4 [538] человека да 3 бабы. Фатерка чем дешевле, тем разумеется лучше — но ведь 200 рублей лишних нас не разорят. Садика нам не будет нужно, ибо под боком будет у нас садище. А нужна кухня, да сарай, вот и всё. Ради бога, скорее же! и тотчас давай нам и знать, что всё-де готово, и милости просим приезжать. А мы тебе как снег на голову.Обними Жуковского за участие, в котором я никогда не сомневался [но которому радуюсь как нечаянности]. Не пишу ему, потому что не привык с ним переписываться. С нетерпением ожидаю новых его баллад. И так былое с ним сбывается опять. Слава богу! Но ты не пишешь, что такое его баллады, переводы или сочинения. Дмитриев, думая критиковать Жуковского, дал ему прездравый совет. Жук[овский], говорил он, в своей деревне заставляет старух себе ноги гладить и расказывать сказки и [из это[го]] потом перекладывает их в стихи. Предания русские ничуть не уступают в фантастической поэзии [539]
преданиям ирландским и германским. Если [вдохновенье] всё еще его несет вдохновением, то присоветуй ему читать Четь-Минею, особенно легенды о киевских чудотворцах; прелесть простоты и вымысла!Перечитываю письмо и вижу, что я неокуратно отвечал тебе на вопросы: 1)
1) На какой бы то ни было улице Царско-сельской.
2) До января, и потому квартера должна быть теплая.
3) Был бы особый кабинет — а прочее мне всё равно.
За сим обнимаю тебя, благодаря заранее.
Милостивый государь дедушка Афанасий Николаевич,
Приношу Вам искреннюю мою благодарность за прием моего поверенного и за письмо, драгоценный знак Вашего ко мне благорасположения. Будьте уверены в беспрекословном согласии моем на всё что будет удобнее для Вас. Мне не льзя было принять доверенности одной, ибо чрез то долги и недоимки могли увеличиться, и имение могло быть наконец совершенно потеряно. Если Вам угодно вместо 300 обещанных душ дать покаместь Наталье Николаевне доверенность на получение доходов с оных и заемное письмо,
Надеюсь, что Вы не будете гневаться на меня за мою откровенность. Во всяком случае ожидаю разрешения Вашего и имею счастие с чувством глубочайшего почтения и преданности остаться
милостивый государь дедушка Вашим покорнейшим слугою [542]
и внуком. Александр Пушкин.Voici, Madame, le странник que vous m'avez demandé. Il y a du vrai talent dans ce bavardage un peu maniéré. Ce qu'il y a de plus singulier, c'est que l'auteur a déjà 35 ans et que c'est son premier ouvrage. Le roman de Zagoskine n'a pas encore paru. Il a été obligé d'en refondre quelques chapitres où il était question des Polonais de 1812. Les Polonais de 1831 sont bien plus embarrassants, et leur roman n'est pas à sa fin. On débite ici la nouvelle d'une bataille qui a dû avoir lieu le 20 avr.[il]. Ce doit être faux, du moins quant à la date.
Mon voyage est retardé de quelques jours à cause d'affaires qui ne me regardent pas. J'espère en être quitte vers la fin du mois.
Mon frère est un étourdi et un paresseux. Vous êtes bien bonne, bien aimable de vous intéresser à lui. Je lui ai déjà écrit une lettre d'Oncle, où je lui lave la tête sans trop savoir pourquoi. A l'heure qu'il est, il doit être en Géorgie. Je ne sais si je dois lui envoyer votre lettre; j'aimerais mieux la garder.
Sans adieu, Madame, comme sans formule.