Переписка 1826-1837

C'est un vrai plaisir pour moi de remplir vos commissions, mon cher et trés cher Alexandre, mais je suis fâchée de n'avoir pas pu parvenir jusqu'à présent à trouver tout ce qui vous reste encore de livres ou effets. N.[énila] [?] An.[oufriévna] [?] prétend qu'elle n'a rien trouvé dans un coffre que l'on prétend être celui de Niquitta que les livres que je vous ai envoyés [722] et une boîte cassée à thé. Mais je ferai faire des perquisitions, — j'aurais voulu savoir de [quels] quelle figure était le coffre de Niquitta, car il se peut bien que l'on me donne un autre et que l'on cache vral.

La réception des Северные цветы m'a causé une satisfaction bien difficile à exprimer, aussi suis-je bien sensible a votre aimable attention, mon bien aimé Alexandre. C'est un beau bouquet jetté sur la tombe de notre cher Delvig, au souvenir duquel je ne puis jusqu'à présent arrêter une larme brûlante sur [mes paupiéres. Il me semble que le recueil des Poésies est le plus beau qui ait [723] encore paru dans tous les précédents. L'éditeur du Miroir n'a pas daigné nommer Yaz.[ykof] et un Yacoub.[ovitch] dont les vers ne déparent pourtant point le recueil. — Je puis bien justement dire en vous parodiant, что я Северные Цветы читаю и не начитаюсь.

La santé d'Euphrasie est assez bonne pour son état, depuis le 7 nous ne nous sommes pas vues à cause de la déroute compléte, nous n'avons ni neige ni gelée, jamais je n'ai vu un temps comme celui de cette année. Elle sera assurément flattée de l'intérêt que vous ne cessez de lui témoigner. J'espére que la santé de Mdm votre épouse est aussi bonne, au moins je le désire beaucoup. C'est avec les sentiments d'une estime affection[née] et toute tendre que je me dis votre

toute dévouée

P. Ossipoff.

Le 25 de Janvier

1832

Vos nouvelles par contradiction m'ont fait passer une nuit blanche et je n'en ai nul regret. Mon Alexis est fait lieutenant, за отличие, pardonnez cette vanité maternelle de vous en parler. Je lui avais envoyé les vers que vous ecrivîtes en réponse à Béranger, il en est tout charmé, et tout ce qui est de bon dans son régiment — un autre huzard qui a vu Léon nous a dit qu'il est rassasié des lauriers, et qu'il veut mettre son sabre de côté. — [724]

728. П. А. Вяземский — Пушкину. Около 25–26 января 1832 г. Петербург.

У меня есть оказия в Москву. Пришли мне Онегина для жены и для Дмитриева. Дмитриевский экземпляр ты отдал Элизе. Да, ради Христа, дай уж один экземпляр и Тургеневу, чтобы ему с горя с ним повозиться и поволочиться. — Между тем ты мне должен Северные Цветы, потому что мои ты надписал Дмитриеву. Пришли две книжки, одну мне, другую жене.

Если записка моя тебя дома не застанет, пришли мне книги к четырем часам.

729. П. В. Нащокину. Около (не позднее) 29 января 1832 г. Петербург.

Твои дела кончены. А.[ндрей] Хр.[истофорович] получил от меня 1000 на дорогу; остаюсь тебе должен 2 тысячи с чем-то. Если б ты был [], [725] то я бы мог и их тебе заплатить.

Ради бога, доставь как можно скорее письмо Рахманову. Ты не хотел отвечать мне на мое письмо, а это сделает мне чувствительную разницу.

Очень благодарю тебя за арапа. Фуляры пришлю с А.[ндреем] Хр.[истофоровичем]. Портрет мой Брюлов напишет на днях. Письмо твое о твоем брате ужасно хорошо. Кончил ли ты с ним? Прощай, до свидания.

Адрес: Его высокоблагородию м. г. Павлу Воиновичу Нащокину В Москве, у Пречистинских Ворот в доме Ильинской.

730. Е. М. Хитрово. Конец (31?) января 1832 г. Петербург.

Trés certainement je n'oublierai pas le bal de M-de l'Ambassadrice et je vous demande la permission d'y présenter mon beau-frére Gontcharof. Je suis charmé qu' Онегин vous ait plu. Je tiens à votre suffrage.

Dimanche.

Адрес: Madame Hitrof.[726]

731. И. И. Дмитриев — Пушкину. 1 февраля 1832 г. Москва.

Милостивый государь Александр Сергеевич!

Всем сердцем благодарю вас за альманак, и за все прекрасные цветы собственной вашей оранжереи; равно и за песнь Онегина, хотя я вздохнул, что она последняя, и герой ваш отложил путешествие свое по любезной отчизне.

Не скажу с Пчелою, что вы ожили: в постоянном вашем здоровье всегда был уверен; изменение только в том, что вы, благодарение Фебу, год от года мужаете и здоровеете. Ваши Годунов, Моцарт и Салиери доказывают нам, что Вы не только Поэт-Протей, но и сердцеведец, и живописец, и музыкант. До сих пор после Карамзина (в старинных его мелких стихах) один только Пушкин заставляет меня читать белые свои стихи и забывать о рифмах.

Но старческая искренность и говорливость заставили меня позабыть в приговор Полевого о нашей братье ветеранах. По крайней мере я еще жив для чутья к изящному. Оно увлекло меня.

Заключаю столь же искренним уверением в совершенном почтении, которое навсегда сохранит,