Ту же странную ошибку совершили в Германии, приписав ответственность за «брата Гитлера» всему германскому прошлому, вплоть до фольклора и едва ли не языка (большой части немецкого словаря определенно — deutche Treue, например). Но у многих — у большинства вещей — было и осталось другое будущее. К присоединению к такого рода будущим временам прошлых вещей и приглашал СС. В этом была радость его чтения: мы богаче, чем думали! богаче будущим, в том числе! «У нас еще не было своего Катулла, у нас будет свой Катулл!»
Исправлялась одна из основных тенденций современности — в советском варианте особенно страстная — тенденция изоляции. Железный занавес, берлинская стена — частные формы изоляционизма. Изолированная от всего, тотально man-made цивилизация, не имеющая доступа к реальности (ср. изумительное замечание СС, что реальные вещи стали называть именами наук о них — психология: у человека есть психея; физиология: у человека есть фюзис, природа; теперь еще экология). При этом язык оказывается не связующим, а разделяющим элементом.
Я сказала: стена невежества. Сам СС говорил о реках невежества: «Пока мы ставим мосты над реками невежества, они меняют свое русло, и новое поколение входит в мир вообще без иерархических априорностей.» Интересный образ рек: в нем память о какой-то первоначальной жизни, где реки были преградами! С этим опытом, с поворотом рек невежества от дикого доктринерства к дикой «иронии», впрочем, тоже доктринерской и командирской, нас всех столкнула либерализация. Ее чудовищный образец — некролог СС в НГ, подписанный «Отделом культуры». Новый Отдел Культуры.
Но пока о мостах. Строитель мостов, пролагатель дорог — homo faber. Pontifex.
Соединить разъединенное.
Античность и современность.
Афины и Иерусалим («что Бог соединил, человек да не разлучает»). Поэзию и аналитическую мысль, образ и понятие.
Христианство (церковное христианство) и свободную культуру. Богословие и философию (ср. об Отцах Церкви, «наша философия») Ветхий и Новый Заветы (арамейские разыскания).
Язык и язык.
Бога и человека, в конце концов. «Божественный человеческий образ».
И прежде всего: непосредственную действительность, «современность» — со всем.
Его ужас от хронологического провинциализма. От любого рода сектанства. Что значит «со всем»? Не с суммой знаний, а с образом человека словесного, человека мыслящего, человека помнящего. Забывающие будут забыты.Не зеркало, а окно, настаивал он. Погляди не
на себя. Ср. хасидскую притчу «Своею маленькой рукой» («Мир велик, но человек заслоняет его своею маленькой рукой») — и тут же притчу «Клад». Даже себя можно увидеть по — настоящему не в зеркале, а через окно, через взгляд другого. СС любил М. Бубера и часто пересказывал хасидские притчи.Что касается зеркал. Они меняются. Было зеркало идеологии — теперь зеркало постфрейдизма, зеркало социологии и т. п. «Перечтение» (напр., Р. Барт о Расине — трагедия власти)
8 марта 2004
Тема: Открытие Аверинцева Дорогая Ольга Александровна,
Ваши тексты свежие и необходимые, вовсе не только как противовес «Отделу Культуры», а как открывающие Аверинцева — мне например, которому становится после них обязательно нужно снова его читать, в неожиданном освещении. Наверное, Вы что-то даете при этом ему и своего, но тут нет ничего плохого, всегда уместная щедрость. Я хотел бы, чтобы Вы больше говорили о нем.
Наталья Леонидовна позавчера приехала из больницы, догадываюсь, что чуть раньше чем надо было, после операции она еще вся в перевязках, как говорит, и не сможет прийти 19 марта. Она раскаивается, что много в больнице наговорила для «Огонька» об Аверинцеве, не ожидавшая, что там всё буквально поместят. [,,]
Всего Вам наилучшего
В
6.1.1975. Вечером Сергей Сергеевич Аверинцев, плавающий в своей требовательной, настороженной защищенности. Весь вдумчивость, детская беззащитная раскрытость глубине жизни. Защищенность в этой беззащитности. Он недоуменно говорил о непонятности Лосева — верующий, почему он не придет в церковь, — пел в храме истово и простодушно, много крестился. Потом, с 4.30 до 7 утра, говорил о владыке Антонии — его вера, противостоящая холодности большинства, его суровый отец, который сказал ему, что ему неважно, существует ли человек, но важно, честен ли он. Рената заметила здесь, что такое близко к демонизму, бесчеловечности. «Но в самом деле, — сказал Сергей Сергеевич с убежденностью и простотой, — я тоже в своих отношениях к близким и вообще к людям как-то занят не тем, существуют они или нет, а тем, достойно ли и насколько достойно они живут.» Он согласился с моим замечанием о «мужицком» у вл. Антония и об окружающих его силах и соблазнах. Взгляд владыки поразил его трагичностью. Аверинцев долго рассказывал о матери. Она обидчива и подозрительна, неспособна «играть в чужие игры», неспособна радоваться случающемуся. Ее сны всегда только к плохому. Ее как будто волнует успех сына, но на второй же день после защиты его диссертация была забыта, и старые упреки продолжались.