Переписка 1992–2004

У нас тоже засуха, коровы выели всю крапиву и бродят отощавшие до слез. Но сад — благодаря тетиной ежедневной поливке — благополучен. Цветут цветы, спеют яблоки. Появлялась тут ясновидящая, но это отдельный разговор. Пожалуй, я верю реальности опыта этих очень нетрадиционных новых духовидцев («экстрасенсов»), но видимый ими невидимый мир мне не кажется интереснее этого, просто видимого. И потом, они так же настроены на публичность, как писатели. «Таинственное», с которым имеет дело художник (в широком смысле), — совсем другое. Оно как бы по сути безымянно, а они называют: «вот, появился такой-то; он передает: расчистите ключ! — и т.п.» Может быть, у них просто резче наведен фокус, а мы довольствуемся окружающим видение туманом, эхом? Но мне кажется, различие серьезнее.

Простите, что так Вас заболтала!

Ольге мой сердечный поклон

Крестника поцелуйте.

Ваша

О.

Пожалуйста, пишите, для меня это большая радость.

Ожигово, 6.8.1992

Дорогая Ольга Александровна,

еще не зная, что Вам писать, уже догадываюсь, что если бы знал, то писать было бы не нужно: то же, не меньше, знаете и Вы, заранее. Разве что сообщить Вам для Вашего успокоения, чтобы Вы еще раз удовлетворенно уверились, что узнаете то, что знали? Или — это то же самое — не узнаете то, чего не знали. «Да, все так». Все именно (! здесь тайна слова — имени) такое, какое оно есть, и ни чуточки не такое, какое оно не есть; алмазными гвоздями прошита и скована — прочное божественное присутствие — такость всего, и не шевельнется, не шелохнется, как летний жар. Аверинцев однажды Ренате в бухте Гурзуфа: «Не кажется ли тебе, что удивительно, что все именно такое?» — Именно. В этом ключ к языку. В одной из давних статей я бредил, догадываясь и наощупь, что слово через значимость привязано к неповторимому этому

. Только теперь, после Парменида [1], после события-озарения я могу попробовать разъяснить себе то, о чем догадывался. Все именно такое, какое есть, имя собственное не лексема и не семема, а логос: говорящее кричащее этости, haecceitas.

У Аверинцева был недавно Попов Юрий Николаевич, и А., «конечно, ослаб», но никогда не знаешь: сколько раз он уже вел себя совершенно неожиданно и, возможно, начнет в этом семестре читать. Он работает, пишет для “Reinischer Merkur” статью с продолжениями о современном христианстве в России. — Зелинский печатает в «ЖМП» кусками «Приходящие в церковь» […] Я открыл этот «ЖМП» 1992, 3, думая, что увижу свой текст (перевод), в храме о. Дмитрия, где договаривался о венчании. И честно сказал, дамам, что если против их совести видеть венчающимся троеженца, то я приму приговор. Они ничего не сказали и были неожиданно любезны к нам, как ни к кому; нас было снова четверо, и за младенцем следила молодая монахиня, а Рома вел себя образцово. Венчание было не на Казанскую, — это вторник перед постным днем и венчания нет, — а на Ольгин день. И о. Дмитрий [2] извлек нас из конца очереди, «Владимира и Ольгу», на Ольгин день за четыре дня до Владимира это было правильно. Ах Ольга не должна была снимать корону, она была в ровном простом платье простоволосая и с простым ровным личиком, серьезным, и венец оказался ей по размеру. «Оленька», сказал ей о. Д. Мы оба заметили, его воздевание рук («честию и славою венчай их») было поступком и действием, не нужен был фотоаппарат (нас не снимали), такие жесты отпечатываются сами (кстати, мистика аппарата, «запечатления», завязывания на небесах, только уже слепого, заблудшего). И Ольга думала, что нас дамы завернут, когда мы признаемся, и ничего не состоится; думая так, она забыла и полотенце и фату. Но оказалось, что полотенце как-то нечаянно захватил я, а без фаты она под венцом как из X века: в том, что касается ее серьезности, простоты, внимания, в X веке не могло быть по-другому. Под высоким потолком, кроме того. Таким было наше венчание, событие в нигде и для чего? Если бы кто-то знал или видел! Невозможно видеть то, что нигде и ни для чего. И невозможно стереть. О. Дмитрий был к нам все время любезен.

Теперь, собственно, главное, что я хотел Вам сказать. Зла еще слишком мало в мире, чтобы оно разбудило к решительности то, что к решимости способно (дети бредят Терминатором, Рома объявил себя Терминатором-два, «только добрым»; младенца мы тогда назвали, по производимому им эффекту, Транквилизатором). Добру мешает страсть быть действенным, зло выполняет важную функцию окорачивания рук. Ах недостаток зла (настоящего, злого) и избыток деятельного добра погубили Россию. Завет Римской империи и христианства: крест, немощь, свидетельство (слово), которого одного достаточно.

Вы не должны думать «как это я им еще не ответила», потому что уже в писании к Вам достаточно узнавания себя, очень много; пишу Вам и уже от Вас отвечаю себе. […]