Читаем Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 полностью

Как же ты в холодной комнате?! Прикажи поставить электрический радиатор!


28

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной


25. Х.41 8 1/2 ч. вечера

Завтра — воскресенье, почта закрыта. Пойдет в понедельник 27-го.

Дорогая моя Оля, бедная моя девочка, — я все понимаю, как тяжело тебе. Что же надо? 1-ое Тебе — вернуть хоть относительный покой душевный. Ты замотана. Необходим отдых, перемена жизни. Надо хоть на 1–2 мес. — хотя бы в санаторий. Но сперва надо, чтобы определил доктор, почему _о_з_н_о_б, почему удушье ночью. Возможно, что это невроз, крайняя степень неврастении. В твоем положении она вполне объяснима. Как с легкими? Это похудение твое… — чем вызвано? Отчасти — состоянием в непрерывном нервном возбуждении: тоской, полной неудовлетворенностью, «запутанностью жизни». Сама знаешь. Это заколдованный круг: дальнейшее пребывание в такой обстановке усилит неврастению, а это увеличит «сознание безвыходности». Итак: всестороннее медицинское исследование (и общий анализ). В зависимости от диагноза — или лечение серьезное (и не дома!), или — санаторий. Дома ты будешь таять

. В этом тебе не могут отказать. Если же нет возможности, извести тотчас же: я, думается, сумею через Красный Крест выслать тебе деньги. Напиши — сколько. Умоляю тебя! Заклинаю тебя — исполни, — от этого и все мое, — весь я — зависит, если ты для себя не хочешь. Олёк мой, не откажи мне в этом, ты — жизнь моя. — Ясно, г-н Bredius, не отдает себе отчета, в каком ты состоянии. Он не хотел ехать с тобой на отдых! С ним, на ферме, ты н_е
избавишься от недуга. М. б. все хуже, и упустишь возможность вернуть силы. Я весь — твой, я весь — забота о тебе, весь — ласка, чуткость, все приму, ни словом не потревожу тебя: лечись, окрепни, ласточка… — так недавно пела! Я все вытерплю, и это будет мне в радость, если ты будешь лечиться.

Что же смотрит мама? Без твоего согласия я не решаюсь писать ей. Как ее зовут? Она — Овчинникова, да? Могу ли ей писать? С тобой одному мне не справиться, ты очень «своенравно» скачешь. Мало для твоего здоровья — мне успокоиться: надо тебе переменить всю обстановку жизни, пусть — на время. Ты в этом понимаешь не меньше моего, — бо-льше. Конечно, г-н Bredius не отдает отчета, как тебе необходим покой: он будит тебя ночью, чтобы рассказать, как он мучился во сне. Это, конечно, не жестокость, а его болезнь. Но согласись: нельзя же, чтобы, из-за участливости к его болезни, заболели _в_с_е? Ты слишком жертвенна. Жертвенность — подвиг, но подвиг, как героическое усилие, может быть достойным лишь во-имя высшей цели, чем ты сама. Этого в данном случае — нет. Ты не имеешь права жертвовать собой. Ты уже принесла жертву. Тебя допустили, замученную жизнью, собой пожертвовать. Не постигаю, чего же смотрел мудрый И. А.?! Странно: тебе говорил об «опасности» школьный товарищ г-на Bredius’a. И ты не вняла. Или — это после жертвоприношения? Или — ты так полюбила? Тогда — понятно еще. М. б. даже и отговаривали тебя, а ты кому-то «в досаду» — сделала? Себе самой? «Бывает это, бывает…» — твои слова. Надо исправить эту «ошибку жизни».

Пойми, что жизнь (какая!) с таким полубольным, с труднобольным (в потенциальности) — отрава для тебя. Это — длящееся самоубийство. Жизнь, ее Правда, — Господь! — открыла тебе отдушину, — я считаю, что это был день твоего Рождения, — 9.VI.36 г. — для Рождения в _н_о_в_о_е. Я тут не себя ставлю, как освободителя от тьмы, — я лишь вообще говорю, — ты сразу получила облегчение. (Предполагаю, что таких «дней тьмы» было очень много и раньше!). Выход указывался: «есть _ж_и_з_н_ь_ _в_ _с_в_е_т_е! следуй!» Так и смотри, а не допускай кощунственно мысли: «начинаю жалеть, что написала письмо писателю 9.VI.36 г.!». Это письмо было началом моего _с_в_е_т_а, «счастья»… — и — твоего! Оно невесомо, это «счастье», но оно _в_ы_х_о_д_ из тьмы. Если согласиться с твоим — «может кончиться трагично», придется принять положение: все здоровое должно отступить перед нездоровым, хотя бы из… опасения. Это же абсурд. Итак — первое — тебе надо отдохнуть, справиться с собой: для этого — надо переменить обстановку. Могут ли тебе отказать в этом?! Смотри, тут, с моей стороны, ничего себялюбивого нет. Беспристрастно это, разумно, только.

Второе: не тревожься за меня. Тебе лучше — и мне лучше. Я буду жить верой в твое здоровье, в выздоровление, и — в твою _с_в_о_б_о_д_у. Тогда, — если окрепнешь, — я все наверстаю. Уедешь на отдых — я запишу «Пути» свои, _ж_и_в_я_ тобой. Даю тебе слово. Никогда я не прибегаю к «тактике» (будто не стал писать тебе) в отношении тебя: ты видишь, сколько пишу, только этим и живу. Ни-когда и ни-как я тебя не мучил. Можно ли мучить — ребенка? тебя, моя Оля, тебя, моя чистая?! тебя, моя девочка святая?!

Третье: надо повлиять на родных, что ли, г-на Bredius’a, если они могут воздействовать, чтобы он сознал, что тебе необходимо поправиться. Пусть тут поможет мама.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 7
Том 7

В седьмом томе собрания сочинений Марка Твена из 12 томов 1959-1961 г.г. представлены книги «Американский претендент», «Том Сойер за границей» и «Простофиля Вильсон».В повести «Американский претендент», написанной Твеном в 1891 и опубликованной в 1892 году, читатель снова встречается с героями «Позолоченного века» (1874) — Селлерсом и Вашингтоном Хокинсом. Снова они носятся с проектами обогащения, принимающими на этот раз совершенно абсурдный характер. Значительное место в «Американском претенденте» занимает мотив претензий Селлерса на графство Россмор, который был, очевидно, подсказан Твену длительной борьбой за свои «права» его дальнего родственника, считавшего себя законным носителем титула графов Дерхем.Повесть «Том Сойер за границей», в большой мере представляющая собой экстравагантную шутку, по глубине и художественной силе слабее первых двух книг Твена о Томе и Геке. Но и в этом произведении читателя радуют блестки твеновского юмора и острые сатирические эпизоды.В повести «Простофиля Вильсон» писатель создает образ рабовладельческого городка, в котором нет и тени патриархальной привлекательности, ощущаемой в Санкт-Петербурге, изображенном в «Приключениях Тома Сойера», а царят мещанство, косность, пошлые обывательские интересы. Невежественным и спесивым обывателям Пристани Доусона противопоставлен благородный и умный Вильсон. Твен создает парадоксальную ситуацию: именно Вильсон, этот проницательный человек, вольнодумец, безгранично превосходящий силой интеллекта всех своих сограждан, долгие годы считается в городке простофилей, отпетым дураком.Комментарии А. Наркевич.

Марк Твен

Классическая проза