Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Ах, Наташа Ростова какая прелесть! Какое сердце! Как можно вновь и вновь стать юной, переносясь душой в молодость Наташи! Но довольно об этом…

Я совершенно захвачена «Михайловым днем»! Очаровательный очерк, Ваня! Как и все твое! Чудесно! Жду, жду продолжения! Вчера только получила начало, — шло 1 месяц. У тебя дата 30-го XI! Простым послал! Безбожно это! А ну как бы пропало! Ванюша, не смей свой труд не заказным слать! Преклоняюсь перед трудом твоим, что больной еще переписывал мне. Конечно, сохраню. Каждую твою букву сохраню! Ванечек, спасибо! Спасибо за этот чудный дар. Когда ты писал этот рассказ? Ты знаешь, я тебе признаюсь, — мне особенно, особенно дорого это, т. к. этот

рассказ ты посвятил своей Ольгуне, написав его в ее уже у тебя бытность! Понимаешь? Я безумно счастлива за «Куликово поле»⁶⁰⁴, я прямо не верила глазам своим, что ты меня так осчастливить захотел, так отметить…

Я, прямо до физической боли в сердце, как-то вся вздрогнула, когда ты на именины подарил мне «Под горами»⁶⁰⁵, но… это, этот

очерк… ты его написал мне! Понимаешь? Это верх блаженства для меня думать, что в те мгновенья, когда ты писал, ты уже знал мое сердце, любил, и м. б. думал обо мне. Это совсем особенно! Ах, спасибо тебе! Ты знаешь, я тебе признаюсь, — не суди меня: я тогда, после твоих недовольных и скупых писем думала: «он не пишет ничего, он не хочет писать и „Пути Небесные“ только потому, что когда-то в порыве обещал их написать мне, и теперь прошло, и он не хочет, и подсознательно не может уж…» Да, да, и много еще чего я думала… Ужасно думала…

Как я счастлива, что тебе лучше! Тебе к весне лучше, а это же лучший признак того, что язвы нет! Она обычно к весне бунтует.

Мне тоже лучше. У меня масса планов, желаний, энергии. Только надо бы какую-то систему, времени мало, надо время сделать, системой его найти. Это трудно, — я — бессистемна, но надо… Сегодня была магнетизерка и прямо говорит: «…у Вас наверное много желаний и то, и это начать?..» — «ну, это лучший признак того, что я рукой своей чувствую?..» — удивляюсь, поднимая брови… «у Вас ничего нет в почке, все ушло…» Ах, я не знаю, Ванёк, но что-то все-таки она производит. Например, сегодня она гладила мне спину, стояла сзади. Вдруг чувствую горячо спине и она не гладит больше, а приложила что-то. Я думала, что она дует, — так бывало. И говорю: «как долго у Вас хватает дыхания дуть, как жарко…» — «я? — дуть? Спросите Вашу маму, что я делаю». Я вижу, действительно, что ее лицо из-за плеча ко мне наклоняется и спрашиваю, что же это? «Я руку только положила…» «Какие горячие руки!..» Но она дает мне ее руки… холодноватые

, сухие. Я ничего не понимаю. Опять эти холодные руки кладет мне на почки, и я сказала бы, что это грелка, и хорошо-горячая даже. Это она напряжением воли давала ее магнетизм. У мамы еще показательней.

В_а_-_а_н_ь… _а_-_у_-_у?! Ванюша, неужели тебе Елизавета Семеновна все-таки не достала елочку!? Когда я читала твое письмо, радостное, сочельниковое, и твое: «только елочки нет…», то я прямо стонала… О, если бы она ее тебе достала! Что это за «паникадило елочное»? Это «Advent-Kranz»?[290] На лентах висит такое колесо из елок, со свечками и серебром? Или без оных? Я думала тебе такую штуку заказать, но очень уже это не наше. Но красиво. Одно время, я, увлекшись европейскими праздниками, себе такую штуку соорудила и каждую неделю прибавляла по 1 свече (начинают с 1-ой свечи за 4 недели до Рождества). Да, так вот, о «паникадиле»… Тебе я его все же не послала, — оно ведь ничего бы сердцу не дало. Ты получил цикламены? Что же, тоже дрянь? Всякий раз теперь боюсь. Цветочный магазин мне не ручался. Неужели в Париже нет азалий белых? Я так просила! И сирени, — но о ней наотрез сказали «нет»! Твой цветочек мне цветет чудесно. Обнимаю тебя! И тот, что на именины я сама пожелала, — все еще цветет! Я его очень люблю. Ты отбранил его… а у него такие нежные цветочки в колючей шишке! У меня начинают цвести цветы… Очарователен один кактус, сплошь в цветах — висюльках шелково-алых. Ах, как хорошо на душе! Ну, целую моего глупыша.

[На полях: ] Я в отчаянии, что не могу тебе ничего послать из нужного: у меня есть оливковое масло, и каждый день творог!

15. I Кончаю «Madame Bovary» — ужасно!

Пиши же! Ответь на это! Ольгуля. Прости мазню.

Напиши, как провел праздники!? Жду с нетерпением, узнать, достала ли Е[лизавета] С[еменовна] елочку!

250

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

7/20.I.43