Переплёт

— Ты кто? — спросила гостья. На ней было бесформенное голубое платье из домотканой ткани, веснушчатое лицо обветрилось, но она говорила со мной, как хозяйка с прислугой.

— Ученик переплетчицы.

Женщина смерила меня настороженным враждебным взглядом, точно это я проник в ее дом, а не наоборот. Она сидела у печки и пила из моей кружки; тонкая струйка пара поднималась вверх и растворялась в воздухе.

— Ваша… подруга, — спросил я, — она все еще там?

Гостья отвела глаза.

— Зачем вы привели ее сюда?

— Это ее дело.

Нет же, хотелось сказать мне, нет, я не это имел в виду. Что с ней такое? Зачем вы привезли ее сюда, к нам в мастерскую, и что такого Середит может сделать, чего другие не могут? Но женщина отвернулась, явно не желая отвечать.

Я сел, взял банку с мучным клеем и стал искать в ящике чистую кисть. Нарезал форзацев и был готов их клеить; эта работа не требовала сосредоточения, я мог делать ее, слушая безмолвный гул, доносящийся из запертой комнаты.

Но я заметил, что сейчас она не заперта. Если бы я подошел и повернул ручку, дверь открылась бы. И что бы я там увидел?

С кисти на верстак упал комок густого клея, будто кто-то плюнул на стол из-за моего плеча. Женщина теперь ходила по мастерской взад-вперед; когда она разворачивалась, каблуки цокали об пол. Я не сводил глаз со своей работы, грязной тряпкой вытирая остатки клея.

— Она умрет?

— Что? — не понял я.

— Милли. Моя подруга. Не хочу чтобы она умерла. — По ее голосу я понял, что ей стоило большого труда произнести эти слова вслух. — Она не заслужила смерти.

Я старался не смотреть на нее, но она подошла совсем близко. От нее шел запах мокрой шерсти и старых сёдел. Опусти я глаза, я смог бы увидеть подол ее юбки из выцветшего голубого полотна, запачканный брызгами грязи.

— Прошу, скажи, что я не права. Я слышала, что иногда люди умирают после прихода сюда.

— Нет.

Мое сердце перевернулось. Я же не знал, как бывает на самом деле.

— Ты лжешь, — хрипло ответила она и резко отвернулась. — Я не хотела ее приводить. Но она совсем отчаялась. Я ей сказала — зачем тебе к старой ведьме, зачем? Ты же знаешь, что это к добру не приведет — якшаться со злом, ты просто держись, не сдавайся. Не надо было… — Она спохватилась, поняв, что разговаривает очень громко, но через секунду продолжила: — Но сегодня она вконец обезумела, и я не выдержала. Вот и привезла ее в это ужасное место, и она сидит там уже… — Ее голос задрожал и затих.

— Но вы же сказали… вы же сами попросили Середит ей помочь, — я прикусил язык.

Но она, кажется, не услышала меня и, естественно, не знала, что я подслушивал в коридоре.

— Я просто хочу вернуть мою славную Милли, хочу, чтобы она снова была счастлива. Даже если ради этого ей придется продать душу. Даже если это сделка с дьяволом, мне все равно; что бы ни делала старая зараза, пусть делает! Главное, чтобы моя Милли вернулась к нам. Но если она там умрет…

Сделка с дьяволом. Неужели Середит занимается такими делами? Старая ведьма…

Я попытался наложить цветную бумагу на белую, но наложил неровно. Неуклюжие руки, проклятая дрожь! Даже если ради этого ей придется продать душу. Какое отношение сделки с дьяволом имеют к книгам? При чем тут бумага, кожа и клей?

Солнце выглянуло из-за плотных туч. Его свет напоминал розоватую дымку. Б глазах защипало, и на долю секунды мне показалось, что я увидел контур, темный силуэт мальчика на фоне ослепительного сияния. Потом солнце ушло, и силуэт пропал. Я поморгал, прогоняя рефлекторно выступившие слезы, и взглянул на результаты своего труда сквозь остаточный образ, отпечатавшийся на сетчатке. Бумага сморщилась, и я к тому же дал ей засохнуть; когда я попытался отклеить ее, она порвалась. Придется начинать сначала… Вздохнув, я провел пальцем по липкому белому шраму, прорезавшему форзац с узором из перьев.

— Прости, я не хотела… — Женщина подошла к окну. Когда она взглянула на меня, ее глаза были в тени, но в голосе слышалась мольба. — Не знаю, что на меня нашло, наговорила всякого. Я не хотела, прошу, не сердись. И, пожалуйста, ничего не рассказывай переплетчице. Прошу тебя.

Я не ответил ей. Нарезал бумагу. Смешал клей. Проклеил листы, сложил, сунул в пресс, повесил сушиться. Действовал как во сне, но почему-то на сей раз у меня все получалось. Очнувшись от забытья, я обнаружил, что в комнате почти темно; стопка промазанной клеем бумаги ждала отправки под пресс. Я словно пробудился ото сна.

Раздался звук отворяющейся двери. Затем голос Середит, сухой, как камень, произнес:

— На печи чайник. Принесите его.

Я замер, но она обращалась не ко мне. Она даже не смотрела в мою сторону; она меня не видела. Моя хозяйка терла глаза и выглядела вымотанной, бесконечно уставшей.

— Ну что вы копаетесь, — поторопила она, и рослая гостья бросилась к ней, расплескивая воду и звякая чашками.

— Как Милли? В порядке?

— Не задавайте глупых вопросов, — нахмурилась Середит и тут же добавила помягче: — Скоро она будет готова к вам выйти. И сразу уезжайте, чтобы успеть до снегопада.