Вот значит, как мы заговорили. Теперь по-твоему он чертов инвалид, а только несколько дней назад звонила и просила, чтобы «милый» выслушал ее. Вот ведь чертова стерва, циничная и мерзкая.
Я крепче сжимаю руку напрягшегося вмиг Джима, привлекая его внимание.
- Эй, не слушай ее, ладно, она просто в который раз решила показать какая она на самом деле под всей этой шкуркой. Она того
Поглаживаю его ладонь и смотрю как можно мягче, пытаясь вытеснить из него горечь и боль, что одним только своим существованием поселила Уайт. Джим весь напряжён, желваки на скулах дёргаются, вена на шее отчаянно пульсирует, мне даже кажется, что я слышу скрип его зубов, так сильно он их сжал.
- Поверить не могу, – буквально выплевывая слова, шипит блондинка. - Ещё несколько месяцев назад ты признавался мне в любви и говорил, что я единственная, а теперь целуешь руки этой уродливой суке.
Люди, сидящие за другими столиками, смотрят то на нас, то на разоравшуюся девушку и взгляды их полны неодобрения и недовольства.
- Вы мешаете людям наслаждаться трапезой, мисс Уайт, – тихим спокойным голосом в противовес ее громкому и визгливому произношу я. – Так что будьте добры, утихомирьте свое задетое эго и либо покиньте данное заведение, либо посадите свой плоский зад на стул и открывайте свой рот только для поглощения пиши, а не для устраивания сцен.
- Да как ты смеешь, так со мной разговаривать, мерзкая дрянь!?
-
Ох, черт .
Он же только что указал ей на то, что она пришла сюда с другим мужиком. С другим богатым ублюдком, который явно намерился трахнуть ее сегодня, и при всем этом она вдруг вознамерилась качать права по поводу того, что Джим якобы мне в любви признается. Вот это наглость...
- Приносим свои извинения за эту сцену, нам очень жаль, что мы возможно испортили вам аппетит, – спокойно произносит Джеймс, обращаясь к другим гостям.
К блондинке же подходит сотрудник ресторана и что-то ей говорит и даже указывает выражением лица и наклоном головы в сторону двери, отчего ее лицо идёт некрасивыми алыми пятнами, но она все же садится за свой столик и каждый пару минут я ощущаю ее злой взгляд, обещающий мне чуть ли не кару небесную.
- Все хорошо? – вместо того, чтобы обращать внимание на истеричку, лучше уделю его мужу. Не хочу ещё больше привлекать к нам внимание, не тогда, когда Джиму плохо – это видно невооружённым взглядом по тому, как крепко рука сжимает вилку, как с силой зубы жуют мясо, как вилка изредка скользит по дну тарелки издавая скрип. – Джим?
- Плохо, – хрипло выдыхает он, на дне серых глаз плещется океан боли и страданий. – Всего несколько дней назад она хотела, чтобы я выслушал ее, а теперь она сидит в ресторане с другим мужчиной и при этой имела наглость устроить столь вопиющую сцену. Мне стыдно и мерзко, что я этого всего раньше не замечал. Не видел, что ей важны лишь деньги и власть.
- Эй, – я мягко накрываю его руку своей, – Джим, не надо, не загоняйся так, она просто прекрасная актриса. Кому как не мне знать, я наблюдала за ней три года. Я не знаю, насколько тебе сейчас паршиво, даже не представляю, но я
Я улыбаюсь ему и в ответ его уголки губ тоже поднимаются. «Спасибо» шепчет Джим мне одними губами, оглаживает костяшки моей руки, и мы возвращаемся к поглощению пиши. И если не считать эту довольно громкую и неприятную сцену, что устроила Уайт, то это день и впрямь задался, а про отца даже мысли не возникают, пусть делает, что хочет и поступает как хочет, но больше я не хочу слушаться его. Ведь как сказала Элизабет, зачем тратить нервы и время на того, кто этого не стоит.
***
Джеймс.
В последний раз настолько паршиво и разбито я себя чувствовал, когда офицер полиции привел меня домой после очередной драки, в которую я попал как раз из-за того, что Мелисса в школе прилюдно была добра ко мне, а мама встретила меня больным затравленным полным вины взглядом.