Переправа

— Я? К нему? Да на кой он мне сдался? Просто понять не могу — пэтэушник, а строит из себя интеллигенцию… Кто там щелкал, что у него отец академик? Был бы академик, так определил бы сыночка в институт, а не ПТУ, точно, мужики? Врал бы, Белосельский, поскладнее, а то курам на смех — а-ка-демик! А я бы всех интеллигентов на черную работу загнал. А то выучатся за наш счет и по заграницам раскатывают, прибарахляются. Вон Лозовского выперли из института, и правильно. Нечего наши рабочие денежки на всяких кучерявых тратить!

Раздались одобрительные возгласы. Некоторым слова Зиберова пришлись по душе. Сдерживая перехватившее горло бешенство, Ваня развернулся и хлестнул Зиберова по лицу мыльной рукой.

— Ты, человекообразное… не смей примазываться к рабочим!

В наступившей тишине его слова прозвучали громко и холодно.

— Убью! — взревел Зиберов, вытирая ослепленные мыльными брызгами глаза.

Ваня напрягся, сдерживая нервную дрожь.

— И запомни: еще раз сподличаешь, я за себя отвечу, но и тебя на всю жизнь проучу.

Зиберов протер наконец глаза и рванулся к Ване, но между ними встал Коля Степанов. Схватив разъяренного Юрку за руки, Коля оттолкнул его к окну. Вмешательства другого солдаты не потерпели бы: двое дерутся — третий не лезь, но Колю уважали. Зиберов заметно растерялся. Степанов был на стороне Белосельского и ссориться с ним открыто Зиберов не хотел.

— А ему, значит, все можно? — крикнул он.

В умывалку не вошел, а влетел улыбающийся, веселый Мишка Лозовский. Взглянув на хмурые лица солдат и троицу возле окна, Мишка мгновенно оценил ситуацию и вскипел:

— Иван, мне не дал, а сам? Нервы сдали? Ну, абзац, Юрка, сейчас я тебе буду делать больно!

Степа Михеенко придержал Мишку за плечо.

— Не лезь, хлопец. Твоей доли тут нема.

Ваня оглянулся, взглянул на кипящего Мишку и порадовался в душе: хорошо, что Мишка не слышал подлых слов Зиберова, иначе его даже Михеенко не смог бы остановить.

— Как это нема? — горячился Мишка, пытаясь стряхнуть с плеча железную пятерню Степы. — А ну, Рафик, скажи! Ладно, помолчи лучше. Зиберов еще утром схлопотал бы, да Иван не дал, миротворец несчастный!

Коля Степанов резко сказал:

— Все, мужики. Кончили. Юрка, вали отсюда. Ты свое получил законно.

— Это мы еще посмотрим, — сказал Зиберов и, сузив глаза, пошел к двери. По дороге, будто случайно, толкнул Лозовского плечом так, что Мишка пошатнулся от неожиданности… расхохотался.

— А кормой, мужики, кормой-то, как граф, вихляет… Умереть, уснуть, не встать на зарядку!

Мишкин смех точно снял гипноз. Солдаты задвигались, заговорили. Кто-то возмущался Зиберовым, но большинство искренне недоумевало:

— А что такого Юрка сказал?

— Белосельский, ты всегда с пол-оборота заводишься?

Ваня молчал. На душе у него было паскудно.

Дверь широко распахнулась, и на пороге, как в темной раме, возник благоухающий одеколоном, наглаженный и свежий старший сержант Зуев. Словно не он, а кто-то под его личиной отработал целый день на стройке, на самом тяжком и грязном участке — у бетономешалки.

Зуев сложил ладони рупором и пропел, подражая сигнальной трубе:

— Второй взво-о-од, кончай базар! — И, опустив руки, громыхнул командирским баритоном: — На собрание — мухой!

Глава X

Ваня сел за последний стол в углу возле окна. После вспышки гнева он чувствовал себя опустошенным, точно сумка, из которой вытряхнули содержимое, оставив на дне крохи прежнего богатства. И сожаление. Не о том, что произошло, — там все было правильно, а о том, что всего этого могло бы и не случиться.

Мишка сел рядом с Ваней, Коля Степанов и Михеенко впереди. Ваня вяло оценил заботу товарищей, хотя и был благодарен им — не лезли с разговорами.

«Это все Вовочка накаркал, — тоскливо думал Ваня, — теперь начнутся разбирательства… Доложат, конечно, новому лейтенанту. Иди знай, что он еще за человек. А уж про капитана и говорить нечего. Для него, как для многих служак, не существует явлений в развитии. Все локально, все определения даны и получены раз и навсегда. Для капитана Юрка пример трудяги. Откуда ему знать, что Рафик делает за Юрку почти всю работу? Потомственный штукатур… да этот маленький робкий Акопян не то что за Юрку, за весь взвод легко выполнит дневную норму. Громы планетные! Скорей бы закончилась эта церемония с личным знакомством, ужин, и к Федору… Рассказать Федору о пощечине или не надо?..»

Ваня не успел решить, как быть с Федором. В Ленинскую комнату поспешно вошел лейтенант Малахов. Зуев вскочил.

— Смирно! Товарищ лейтенант, личный состав второго взвода для беседы собран. Заместитель командира взвода старший сержант Зуев.

Лейтенант смущенно улыбнулся.

— Вольно, товарищи. Садитесь, пожалуйста.

Солдаты сели, открыто разглядывая своего нового командира. Для одних его смущенная улыбка была хорошим знаком: неопытный, но добрый — злые от неловкости хмурятся и начинают придираться к каждому слову. Для других, в основном для зиберовской капеллы подпевал, смущенная улыбка лейтенанта была признаком командирской слабости.