Переправа

Малахов откровенно обрадовался, что может хоть что-то сделать для Степанова. И я подумал, что нам все-таки здорово повезло с командиром. Жаль, что парни не видели, как он держался с начальством.

Ровно в семь, как мы договорились, я прибежал за книгой в общежитие. Ни Малахова, ни Хуторчука еще не было. Я постоял возле дома, соображая: как быть? Надо подождать, но отсвечивать на глазах у офицеров не хотелось, и я сел на ящик в кустах под сосной возле детской площадки. Меня в темноте не видно, а я хорошо видел всех, кто проходил мимо дома под фонарем.

За моей спиной шел высокий плотный забор, отделяющий территорию части от военного городка, поэтому ветра здесь не было. Я мог бы задремать, но мешал писк разнокалиберной ребятни, играющей на площадке. Видеть их мне мешали кусты, но по какой-то очень отдаленной ассоциации я начал думать о Сережке Димитриеве. Удивительно, не правда ли, комиссар? Сережка совсем взрослый парень, пэтэушник, а мне он видится почему-то прежним лопоухим шестиклассником, рыцарем чистой справедливости. Помните, как мы с вами ходили в милицию вытаскивать его из глупейшей истории со спичками в замке? Как давно это было! Словно в другом измерении. Может и на самом деле — в другом? На ящике сидеть было неудобно, нога затекла, но я сидел не шевелясь, огорошенный странной мыслью: а что если Коля прав?

Внезапно за кустами, совсем близко от меня, заговорил мальчишка:

— Пап, ты знаешь, а наша кошка шпион.

— Не может быть, — удивился папа.

Голос его показался мне знакомым, но я думал о нашем разговоре с Колей и поэтому слушал их вполуха.

— Ага! Он все время у мамы под кроватью сидит.

— Наверное, от тебя прячется?

— Не-ет, я ему только один раз хвост покрутил, и все.

— Не надо кота обижать, сынка. Нехорошо это.

— Почему?

— Ты во-он какой большой, а он вон какой маленький. Разве хорошо, когда большие маленьких обижают?

Голос был определенно знаком… Впрочем, чему удивляться? В этих домах живут офицеры, с которыми мы сталкиваемся на дню по десять раз. Скорее всего кто-то из штаба.

— Да ладно уж, не буду. А один раз считается?

— Не считается. Ты же не знал, верно? Пойдем, сынка, домой. Ужин приготовим, маму накормим.

— А почему ты за мной в садик не пришел? Я ждал, ждал, а потом взял и заплакал…

— Ты плакал? Не верю. Ты же у меня во какой большой, как солдат!

Мальчишка засмеялся. Знаете, я позавидовал ему. Мы с отцом никогда друзьями не были…

— Шутю, шутю, — сказал мальчишка. — Почему ты не пришел?

— Задержался, сынка. Ты же знаешь, какая у твоего папки важная работа. Сегодня даже сам генерал приезжал смотреть. Собирай игрушки, завтра подольше погуляем.

— Ты каждый день обещаешь… И на самолете покататься, и на море сколько раз обещал. И луноход обещал купить… А мы все не едем…

— Поедем, сынка. Поправится наша мама, и поедем.

— Да-да, ты всегда так говоришь, а мама все не поправляется и не поправляется…

Они собрали, наконец, игрушки и пошли. Большой и маленький, держась за руки. Когда они проходили под фонарем, я узнал капитана Дименкова… Громы планетные! Так вот почему я не мог узнать его — я никогда не слышал у Дименкова такого голоса…

Глава XXV

— Где это вы пропадали всю ночь, гражданин Малахов?

— Я же тебя предупредил, что поеду в город.

— А какую фильму смотрели?

Малахов подавился борщом и закашлялся надолго. Хуторчук неспешно намазал на кусочек хлеба горчицу, присолил и, отправив все это в рот, зажмурился от удовольствия.

— С чего ты взял? — спросил Малахов, вытирая вспотевшее от напряжения лицо.

— С билетов, сударь. Чтобы замести следы бурной жизни, умные люди их выбрасывают, а не хранят в карманах вместе с носовыми платками. Прошу…

И он жестом фокусника положил на стол два использованных билета в кино.

— Вы обронили их, сударь, когда вытирали ручки, брезгуя общим полотенцем.

— Ну, знаешь… Это старые билеты.

— Ага. Со вчерашнего дня они здорово успели постареть.

Малахов отодвинул тарелку.

— Не понимаю, Виталий, почему ты взял на себя роль ментора? Допустим, я ходил вчера в кино. Что дальше?

— Ничего. Ходи себе на здоровье. А с кем, не секрет?

— Не секрет. С Ксюшей Груздевой. Потом я проводил ее до общежития. Какие подробности еще тебя интересуют?

Но Виталий был невозмутим и небрежно ироничен.

— Естественно. Не бросать же девушку на улице. Тем более такую девушку…

— Объяснись, — еле сдерживая закипавшую в нем злость, попросил Малахов, — что значит — такую?

— Дочь начальника, — спокойно сказал Хуторчук, — я уже предупреждал тебя, но ты…

Он замолчал. Раздатчик принес картошку с тушенкой и клюквенный кисель.

— Но ты остался глух, — продолжал Виталий вполголоса, когда раздатчик скрылся в кухне, — с дочками начальников не шутят.

Малахов обиделся всерьез. Хуторчук говорил с ним так, словно он, Малахов, пошлый фат, от которого нужно оберегать девушек.

— Для меня все равно, чья она дочь — министра или уборщицы, — сказал он с мрачным достоинством, — не понимаю, что дает тебе право обвинять меня в подобном… в подобном…

Он поискал точное слово, не нашел и обиженно уткнулся в тарелку. Хуторчук виновато улыбнулся, тронул Малахова за локоть.