Перерождение

Да что это за навязчивая идея с моим гипертрофированным свободолюбием? Да, я терпеть не могу, когда давят и помыкают, но и не дура, чтобы отказываться от того, что мужчина решает за меня проблемы. Иначе зачем вообще тогда он рядом, если все сама и сама? Я догадалась: Витрис был уверен, что я слышу разговор, и сказанное предназначалось скорее мне, нежели Риэру. Вот сейчас кто-то опять допросится, спровоцировав альфу на жестокость и грубость, и произойти это должно на моих глазах. Очень уместное поведение — лаяться без повода, используя чужую вспыльчивость в своих целях. Стало как-то неприятно, и, несмотря на свой измордованный вид, Витрис вдруг стал вызывать еще меньше сочувствия. Однако вместо того чтобы разозлиться, мой мужчина насмешливо фыркнул:

— В твоей заботе о моих яйцах есть, конечно, нечто трогательное, но, уж прости, это нездоровая херня. А насчет своеволия… В исполнении Авроры оно меня жуть как заводит, так что нигде не жмет и не колет. Топай давай, герой-одиночка.

Спустившись с крыльца, Витрис оглянулся, убедился, что мы с Машей так и торчим у окна, и, одарив меня нечитаемым взглядом, ссутулился и пошел в сторону ворот. Риэр же с Исайтари не вернулись в дом, а пошли и сели в хозяйский внедорожник, стоявший в метрах десяти от крыльца.

— Ну и чего они? — спросила я Машу, прижимаясь щекой к холодному стеклу и наблюдая за сдержанными движениями явно обсуждавших что-то мужчин, которые периодически кому-то звонили.

— Ты же не ожидала, в самом деле, что нас посвятят во все подробности? — пожала она плечами. — Мужики с самого начала вознамерились подпускать нас ко всему ровно так, чтобы избежать прямых конфликтов и не навредить делу. Их не переделаешь, и на фига пытаться?

— Но в моем-то случае подпускать или нет — не в их власти.

— Поверь, ты еще удивишься. Вряд ли Исайтари "вдруг вспомнил" про этот обрядец. Этот демоняка ничего не забывает, и ничего "вдруг" у него не бывает, — усмехнулась Маша. — Кстати, как это работает? У вас с Риэром были весьма забавные лица.

— Еще толком не поняла. — Я вспомнила все ощущения во время постановки печати. — Вроде как вижу себя его глазами и узнаю, что он думал и чувствовал ко мне. Ну, знаешь, как будто на мгновения оказываюсь в его шкуре. Пока, конечно, все это касалось самого начала нашего знакомства. Могу сказать тебе, что это познавательно, хотя и довольно раздражающе. Сразу вспомнила, как он бесил меня своими заносчивостью и непробиваемым козлизмом. А с другой стороны, прежнее впечатление немного сглаживается. Короче, все странно, но очень интересно.

— Хм-м… а то, что он видит все, что ты думала и чувствовала, не пугает? — от любопытства Маша слегка закусила губу.

— Я как-то не особо сдерживалась в выражении своего мнения относительно его поведения, — качнула я головой, правда, не слишком уверенно. — Но я уже все равно имела дурость признаться вслух, что влюблена в него, не вижу смысла рефлексировать о том, что он воочию увидит, как я к этому пришла.

— Отчаянная ты, Рорька, — обняла меня за плечи Маша. — Я вот пару лет отказывалась и самой себе, и Саю признаваться. А у тебя раз и готово. И сейчас вот думаю: если мой хитрый возлюбленный умолчал об этом обряде, то, возможно, ему есть что от меня скрывать? То есть я не наивная и понимаю, что до меня он прожил ой как долго, не с нас его жизнь началась, но… на нас ли она замкнулась?

— Ты чего? — развернулась я, опешив. — Чего себе напридумывала?

Маша посмотрела на меня грустно и с неприкрытой уязвимостью.

— Любой, у кого глаза есть, увидит: для Сая ты — все, — с горячей убежденностью уверила ее я. — Он ради тебя все что угодно сделает.

Ага, горы свернет, шантажировать будет без зазрения совести, прибьет без раздумий, в оборотнячую войну встрянет, простит любую наглую манипуляцию от тебя… — список бесконечен.

— Не все, Рорь, не все, — печально покачала она головой.

Ребенок. А еще демон, которого Исайтари не выпускает в ее присутствии на первый план. Что, если это все связано и запутано на гораздо более глубинном уровне, чем уже озвучено?

— Пупс, собирайся, мы уезжаем, — прервал нас властный голос вошедшего Риэра. А я себе поставила галочку обязательно вернуться к этому разговору. Причем не только с Машей, но и с Двоедушным, пусть даже это могло быть чревато для меня. Этот мужчина должен понять, что есть проблемы, которые не рассасываются сами собой. Если вопрос с ребенком в их случае неразрешим в принципе, то разве не справедливо будет сказать об этом Маше со всей честностью? Ради любимых женщины отказываются от очень многого. Сами, по своей воле. А вот давление обстоятельств и отказы вызывают желание бороться. Может, полная, хоть и беспощадная откровенность — это единственный способ прекратить борьбу?

— Аврора, ты меня слышишь? — окликнул меня альфа. — Собирайся. Кстати, кота придется оставить.

— Дорогая, мы тоже отбываем, — с лучезарной улыбкой сообщил Исайтари.

— Погодите, а объяснить вы ничего не хотите нам? — нахмурилась Маша.