Перерыв на жизнь

самом деле ему очень хочется забрать ее мучительные мысли и боль себе. Он толстокожий, сможет это пережить, его уже

ничем невозможно задеть. Он все сможет пережить.

Гергердт разворачивает ее к себе, притискивает к стенке в примерочной. Ее онемевшее тело легко поддается его рукам.

— Нравится? — спрашивает Рада рваным шепотом. — Я в юбке… — И глаза блестят то ли от слез, то ли от смеха. Нет, не

от смеха.

— Да. Охрененно. Рада в юбке. Радужно. Мечта. Задрал, и на месте. А джинсы вечно пока стащишь с тебя… — Он чувствует

себя ненормальным. Ничто не может оттолкнуть его. Даже ее странности и слегка неадекватное поведение. Он все равно

хочет ее. Сейчас тоже. Особенное в этой юбке.

Совсем не деликатно руки Артёма проникают ей под подол и подхватывают под ягодицы. Он возбуждается от прикосновения

своих пальцев к ее кружевным трусикам. Они красные. Хочется думать, что она надела их специально для него. Потому что

ему нравится этот цвет. Но в действительности похрен же, в чем она, оно на ней все красивое. У нее все красивое. Главное,

что на ней. И снимать с нее белье — для него особое удовольствие. Но последний раз она перед сексом снова разделась

сама, он ей позволил. Сейчас на ее губах нет помады. Она забыла накраситься. А может, не накрасилась для него? Ему

хочется думать, что это она тоже сделала для него.

Рада начинает часто дышать, хватается за его плечи, отвечает на жадный напористый поцелуй и начинает дрожать. Не от

возбуждения. К горлу подкатывает тошнотворный комок, но она пытается справиться с этим неприятным чувством, хотя эту

реакцию нельзя контролировать. Невозможно просто подавить в себе это чувство, отрешившись от ощущения полной

беззащитности и обнаженности.

Она отстраняется и смотрит на Артёма. Касается кончиками пальцев его щеки. Он уже выучил это легкое, приятное

прикосновение. Он уже привык к нему.

— Гера, есть вещи, с которыми я не могу справиться. Я ни разу с тех пор не надевала юбку. А теперь меня тошнит, и я не

могу это побороть, — говорит быстро, точно боится, что не успеет все сказать до того, как окружающие предметы, и даже

Гера, превратятся в тени, как было раньше во время приступов. Вдруг и сейчас накатит. Случилось же тогда, во время

секса.

— Я понял: это как в очереди стоять. А юбку мы купим, будешь дома в ней ходить. Будет у тебя домашняя юбка. — Его лицо

абсолютно спокойно.

Она слабо улыбается.

— Точно. Вот эта супердорогая кожаная юбка — точно домашняя. Именно такой юбки мне и не хватало.

Раду вдруг наполняет чувство легкости, и тошнота отступает. Гера же не пропал. Его лицо не растворилось во мраке. Ее

страх не сожрал его образ, не превратил в ничто. Невероятно, но он рядом и так же спокоен, держит ее руками, а ей

нравятся его прикосновения, нравится тепло его крепкого тела. Нравится, что из-за него ей ничего не видно вокруг. Он

закрывает собой все.

— Не бойся, — говорит он, вдруг приходя к пониманию, что не сказал главного, а, наверное, давно должен был. — Тебя никто

не тронет, никто не прикоснется, кроме меня. Только я буду тебя трогать, целовать, спать с тобой. Тебе никого не надо

больше бояться.

Она вздыхает, не скрывая облегчения. И сама не представляла, как важно, оказывается, было услышать именно эти совсем

простые слова. Такое обещание много для нее значит. Все пять лет она чувствовала себя как угодно, но только не в

безопасности. Не расслаблялась, не отдавалась. Все время начеку, все время в тягостном напряжении. Все пять лет в

ожидании личного апокалипсиса. И так хотелось сейчас поверить Гере и сказать: а будь, что будет. И совершенно не

хотелось думать и напоминать, что это всего на пять месяцев. Пусть будет на пять месяцев. Хоть пять месяцев пожить

спокойно. И свободно. От своих страхов и комплексов.

— Ты мне обещал халат с перламутровыми пуговицами.

— Это да. Но сначала юбка и красная кофта.

— Тогда и Кузьке надо подарок купить. Черную водолазку. Вместо красной кофты.

Из груды вещей она с видимым удовольствием отбирает то, что возьмет для себя, попутно ловко прихватывая черную

водолазку. Она подарит ее подруге. Будет символично и забавно. У Кузи что угодно можно найти в гардеробе — от

золотистых сапог до фиолетового беретика, — кроме водолазки. Не уважает она этот предмет одежды, презирает все то,

что прикрывает ее внушительные формы. Эти формы Наташке дорого обошлись. Грудь, конечно, у Кузьки силиконовая. Да и

вообще Наталка себя основательно подремонтировала. Зато теперь ничто не напоминает в ней ту серую неуверенную

мышь, какой она была в школе.

Наташка училась с Радой в одном классе. Но все одиннадцать лет между ними была пропасть в несколько парт. Рада

сидела, само собой, на первой, а Наташка — на последней. Не дружили они, общались кое-как. Натка тихоней была, ни к чему

особо не стремилась, честно зарабатывала свои тройки и старалась лишний раз из-за парты не высовываться. Радка же

наоборот точь-в-точь как в том фильме — «спортсменка, комсомолка и просто красавица». Последний раз с Кузнецовой они

виделись на выпускном. А потом случай столкнул их в магазине. Рада уже вернулась из Питера. Уже чуть-чуть оправилась от