Пересечение Эйнштейна (сборник)

А вокруг — нечесаная шевелюра цвета желтой меди или латуни. Где-то раз в два месяца я ее подрезаю своим мачете: волосы быстро отрастают. Но вот что странно, мне двадцать три, а бороды еще нет. Фигура моя напоминает бочонок; ноги, икры ног, ступни вряд ли можно назвать мужскими (горилла?); они раза в два больше, чем должны бы быть (размер у меня пять футов девять дюймов) и бедра — под стать икрам. В тот год, когда я родился, у нас в деревне родилось много гермафродитов, и доктора полагали, что я тоже буду гермафродитом. В этом я как-то сомневаюсь.

Я уже говорил, что безобразен. Пальцы на моих ногах такой же длины, как и на руках. Но не морщитесь, однажды я с их помощью спас жизнь Маленькому Джону.

Мы поднимались с ним на Берилловое Лицо по скользкому вулканическому стеклу. Вдруг Маленький Джон сорвался и повис на одной руке. Я опустил ногу, схватил его за запястье и подтащил туда, где он смог найти опору для ног.

В этом месте рассказа Ло Ястреб обычно складывал руки на груди и укоризненно качал головой, так что его борода упиралась в крепкую шею, и говорил: «И что вы, два молодых Ло, делали на Берилловом Лице? Это опасно, и вы прекрасно знаете, что мы стараемся избегать опасностей. Норма рождаемости становится все ниже и ниже. Мы не можем позволить себе терять работоспособную молодежь по глупости.»

Конечно, сама рождаемость не падает. Он подразумевает, что число общей нормы снижается; а рождается людей много. Ло Ястреб принадлежит к поколению, в котором число неработоспособных, идиотов, монголоидов и кретинов превышало пятьдесят процентов всего населения. (В то время мы еще не могли приводить в порядок свои генетические коды. Ну да ладно.) Теперь же рождается гораздо больше работоспособных, чем неработоспособных. Но как бы то ни было, я могу обгрызать ногти не только на пальцах рук, но и на пальцах ног.

Помню, сижу я как-то возле родника, пробивающегося из-под камня. Его струи создают маленькие радуги между деревьями. У камня притаился кроваво-красный паук — большой, величиной с мой кулак. Его брюшко пульсирует. Над головой шелестят листья. Мимо меня проходит Ла Кэрол, несущая связку фруктов на спине и козленка под мышкой. Она поворачивает голову и спрашивает:

— Что ты здесь делаешь, Ло Чудик?

— Грызу ногти. Разве не видишь?

— Ах да!

Она покачала головой и направилась через лес в деревню.

* * *

Сейчас я предпочитаю сидеть на камне, спать, думать, грызть ногти или точить мачете. Это моя привилегия. Так говорит Ла Страшная.

Еще не так давно Ло Маленький Джон, Ло Увалень и Ло Я вместе пасли коз и овец (вот что мы делали на Берилловом Лице — смотрели за козами). Мы составляли хорошее трио.

Хотя Маленький Джон на год старше меня, он до самой смерти будет выглядеть смуглым четырнадцатилетним подростком с гладкой, как обсидиан, кожей. У него постоянно потеют ладони, ступни и язык (конечно же, на языке не совсем потовые железы; при этом он выглядит, как диабетик в первый день зимы или возбужденная собака). У него есть серебряная сетка для волос, не белая — серебряная. Она не полностью серебряная, краска нанесена на чистый металл, и там, где пряди волос трутся о сетку появляются черные пятна.

Волосы у него рыжие — но вовсе не цвета ржавого железа, как у меня или других. Бегая и прыгая среди камней и овец, он монотонно напевает простенькую песенку и вспыхивает головой и подмышками. Остановившись у дерева и задрав ногу (ну, вылитая собака), маленький Джон смущенно оглядывается по сторонам. А когда он улыбается, черные глаза сверкают, как маленькие огоньки. Они излучают столько же света, как волосы, только на другой частоте. Там, где у меня подушечки пальцев, у него растут когти, твердые и острые. Он не хороший Ло, он может свести вас с ума.

Увалень, моя вторая рука, высокий (около восьми футов), пушистый, заросший мехом (темные волосы покрывают всю спину, и такие же локоны на его животе), сильный (может запросто поднять и швырнуть камень весом в триста двадцать шесть фунтов. И мускулы у него при этом вздуваются буграми) и добрый. Только один раз он рассердился на меня, когда одна из овец упала на камни.

Я понял, что животному грозит опасность, когда подошел. Овца была слепой, одной из тех, полученных при совершенствовании общей нормы. Я остановился на одной ноге, а остальными тремя конечностями начал бросать палки и камни, чтобы привлечь внимание Ло Увальня, который был намного ближе к овце, чем я.

— Прекрати, эй ты, нефункциональный Ло-монголоид. А то еще попаде... — и тут камень попал в него.

Увалень оглянулся с застывшим в глазах вопросом «Зачем-ты-в-меня-бросаешь-камни?» и тут увидел овцу, карабкающуюся по краю обрыва. Он кинулся к ней, и они вместе исчезли за краем обрыва.

Я метнулся, сбивая камни, чтобы успеть схватить Увальня за ногу. Он зацепился за расщелину у края обрыва и сидел там с мокрыми дорожками слез на мехе, покрывающем щеки. Этот великан посмотрел на меня и сказал:

— Не вреди мне больше, Чудик, — и указал вниз. — Ты уже причинил достаточно вреда.