Пересменок. Повесть о советскком детстве

— Ты-то откуда знаешь? — удивилась Дина.

— Мой отец там работал...

— Значит, твой отец — болтун, находка для шпиона! — засмеялся я.

Соловьев дал мне под дых — и мы подрались прямо на Красной площади, за что нас разбирали на совете отряда.

На правой стороне площади Дзержинского возвышается большое — в целый квартал — мрачноватое здание с черным гранитным низом и темно-желтым верхом. «Лубянка», — говорят про этот дом, почему-то понижая голос. Лида, посерьезнев лицом, называет это здание иначе — «КГБ». Когда я, будучи еще совсем глупым, спросил у весельчака Башашкина, как расшифровываются эти три буквы, он со смехом ответил:

— Контора городских бань.

Дедушка Жоржик (он тогда еще не умер) нахмурился и строго сказал, что если Батурин будет и дальше так шутить, то ему в этой самой конторе когда-нибудь намылят как следует голову.

В центре площади, на круглом высоком постаменте посреди цветочной клумбы стоит Железный Феликс в шинели до пят. Когда в третьем классе нас приняли в пионеры и мы под руководством Ольги Владимировны выбирали, чьим именем назвать наш красногалстучный отряд, я предложил Феликса Эдмундовича Дзержинского — уж очень он мне понравился в фильме про революцию: чуть что — хватался за огромный маузер. Но большинство класса проголосовало за то, чтобы носить имя Аркадия Гайдара. Что ж, я не против: Чук и Гек, несмотря на всю свою безалаберность, мне тоже нравятся. А вот «горячий камень» я, будучи окончательным стариком, все-таки расколол бы и начал жизнь сначала!

— Какой он красивый! — счастливо вздохнула Лида.

— Кто? Дзержинский?

— «Детский мир»!

Это правда! Огромный магазин весь как будто состоит из высоченных и широченных, закругленных вверху окон. Сквозь стекла видны зигзаги лестниц, по которым снуют крошечные, как муравьи, люди. Полфасада занимает транспарант со словами: «Скоро в школу!» На нем нарисованы первоклашки: мальчик с ранцем за плечами, в фуражке и кителе, перетянутом ремнем, а также девочка с огромными бантами. Одной рукой обняв букет величиной с дерево, а другой размахивая портфелем размером с автобус, она, радостно обгоняя одноклассника, мчится в Страну знаний. Странные все-таки люди художники! Ну какая фуражка, какой китель, какой ремень? Еще бы сапоги изобразили! Когда я в 1962-м пошел в школу, ничего этого уже не было, а вместо фуражки мальчикам полагался се­рый берет. Подозреваю, устаревший плакат нарисовали давным-давно и никак не соберутся переделать на современный лад. То ли просто забыли, то ли государственные деньги экономят...

— Бежим, а то скоро народ с работы повалит — к прилавку не подступишься! — заторопилась Лида.

Мы перешли проезжую часть, потом, не доходя до «Книжного мира», еще одну и двинулись вдоль «Лубянки». Народу кругом было много: женщины в пестрых летних платьицах, мужчины в светлых брюках и белых нейлоновых рубашках с завернутыми рукавами, дети в майках и коротких штанишках. Лето!

Когда мы спешили мимо зарешеченных окон первого этажа КГБ, дорогу нам заступил широкоплечий гражданин в темном костюме и галстуке, в руке у него шипела черная рация с антенной, совсем маленькая, не больше пачки соли. А вот в кино связисты таскают на спине в рюкзаках огромные, как ящики, передатчики с двухметровой, похожей на спиннинг антенной.

— Гражданочка, остановитесь немедленно! — мягко, но строго прика­зал он.

— Ой, мы торопимся! — взмолилась Лида.

— Успеете! Всего несколько минут. Разве не понятно?

— Понятно, понятно, — закивала маман и встала как вкопанная.

И только тут я заметил, что площадь вокруг Железного Феликса, где всегда по кругу ездит, сигналя в страшной тесноте, множество машин, вдруг совершенно опустела. Лишь одинокий орудовец застыл, подняв вверх полосатый жезл. Потом непонятно откуда, точно из-под земли, вынырнула длинная черная «Чайка». В правительственных машинах я разбираюсь и могу отличить «Чайку» от ЗИМа или ЗИЛа-111. Рядом с бабушкиным домом, напротив Пятницкого рынка, располагается Кремлевская бензоколон­ка, возле которой обычные машины не останавливаются. Изредка подкатывает черный, блестящий лимузин. Из него неторопливо вылезает шофер, одетый как директор маргаринового завода, достает из бокового кармана талон, отдает в кассу, а потом брезгливо, стараясь не запачкаться, вставляет шланг в бензобак. Обычно такие водители гордые и молчаливые, но один из них, дядя Леша, всегда охотно отвечает на наши вопросы и даже как-то разрешил нам посидеть на заднем диване «Чайки». Меня поразило, что внутри есть самый настоящий телефон.

— А домой можно позвонить? — осторожно спросил я.

— Можно, но нельзя! — засмеялся дядя Леша.

«Чайка», с визгом затормозив, остановилась в сантиметре от бордюра. Из машины сначала выскочили два крепких оперативника, тоже с рациями, огляделись, а потом устало вышел изможденный седой человек в боль­ших темных очках. Один помощник легко распахнул перед ним высокую тяжелую дверь с бронзовым гербом СССР, второй впритык шел следом, словно прикрывая седого от возможной опасности. Ни на кого не посмотрев, человек в темных очках скрылся в подъезде.