Перестройка моды

На том периоде развития о каких-то коллекциях речи не было: я только училась, меня кидало из стороны в сторону, костюмы были очень разные. Миллер что-то периодически наворачивал впопыхах, о качестве и количестве его работ в ЛЭМе говорит тот факт, что почти не осталось фотографий. У Старых была своя линия, о которой я говорила выше, у него как раз коллекция была. Чернов делал свои костюмы в своем вышеописанном стиле. Больше всего показы ЛЭМа походили на мини-фестиваль моды.

По факту, существовало два разных ЛЭМа. Один – творческое объединение, которое появилось с возникновением возможности для альтернативных артистов институализироваться: работать легально, продавать свой продукт, получать деньги за выступления, ездить на гастроли, развиваться и т. п. Творческое объединение «ЛЭМ» возникло весной 1987 г. на базе ЛДКЖД, и я была его художественным руководителем. Помимо Чернова, Миллера и Старых, как модельеры проявили себя Юля Бухмичева (драпировка из тканей), Дима Матковский (разрисованные ткани), Володя Веселкин (свои сценические костюмы) и еще несколько человек приносили по одному-два костюма, – Сергей Нельсон, Наташа Иванова, Карина и уже не помню кто.

Причины развала этого образования я обрисовала выше – разные цели собравшихся.

Следом возник театр L.E.M – я взяла свои самые удачные костюмы из прошлых выступлений (штук пять-семь, может быть), сделала много новых, в том числе свою первую коллекцию, Пит написал текст комментариев, мы набрали постоянную труппу моделей, и сделали первый дефиле-спектакль – «Мозговые игры». Это уже был модный дом или театр моды. И эту историю можно отсчитывать с 1989-го года

М.Б.

Расскажите о концепции ЛЭМ/ L.E.M. и личном подходе к моде.

Л.П. ЛЭМ возник не как нечто стихийное, это было головное, нарочно придуманное и организованное явление, это – пост-альтернатива, рефлексия над альтернативой, так же, как есть, к примеру, пост-граффити. Не надо было быть ни тусовщицей, ни модельером, чтобы сделать ЛЭМ. Наши с Питом научные работы лежали в области культурной антропологии (по совковому – этнографии, теперь – культурологии), и к тусовке мы относились, как Леви-Стросс к автохтонам, ну, или как Шпенглер к историческим фактам. Ничего в этом плохого нет, просто подход такой. ЛЭМ – такая же культурная антропология, мой первый эксперимент в этом очень редком жанре, который я бы назвала «творческой культурной антропологией». Честно говоря, я не припоминаю никого еще, кто бы этим занимался: будучи абсолютно со стороны, врубаешься в непонятную, но любопытную тебе культуру и производишь в ней что-то для нее ценное, и в то же время целиком в нее не помещающееся, и так несколько раз с совершенно разными культурами.

Поэтому мода в ЛЭМе существует не сама по себе, а как средство исследования и средство выражения стороннего (философского, культурологического, психологического, политологического) содержания. Это гибрид моды и науки об обществе, мутант, выведенный в лаборатории. Одна из публикаций в Германии о гастролях ЛЭМ так и называется «Мода как средство политики». Отсюда вытекают характерные черты творческого метода: провокация, научный эксперимент, отсутствие коллекций в понимании обычной моды, отсутствие сезонности – костюмы кочуют из спектакля в спектакль, иногда дополняясь, перерабатываясь, как кочуют фрагменты теории в научных книгах. Поэтому костюмы из этого модного шоу оказываются не подвержены моде, они актуальны, пока в обществе или культуре сохраняется ситуация, которую они исследуют.

Но все же нельзя говорить что «ЛЭМ» – это не мода: понятия «модность, актуальность» вообще характерны для моего творчества, они есть и в последующих проектах. Это даже не модность, а скорее «Zeitgeist» – дух времени, проявляющийся в массовом интересе к какому-либо явлению. Альтернативная мода должна была быть модной, чтобы заинтересовать меня. Если бы она пряталась по квартирам, с меня бы вполне хватило подпольных семинаров по семиотике. Поэтому ЛЭМ и возник во время перестройки, когда дух времени вылетел на свободу.

Еще одна черта, присущая моде: переодевания, маскировка – тоже очень важна для того, что я делаю: одно явление маскируется под другое, все оказывается не тем, чем кажется. В спектакле-дефиле «Яйца Зла» (1991 г.) у нас был такой текст: «Пытаясь бежать, Анжелика переодевается кроватью… Извращенец переодевается в Bed-мана и настигает Анжелику. За сценой наблюдают агенты Большого театра, переодетые в матрешек. Агенты ЦРУ, переодетые скарабеями, катают навозные шары». Вот это всеобщее переодевание из одного в другое, маскировка, подсматривание, и подсматривание за подсматривающими, романтическая ирония всевидящего духа, тоже очень характерны как для L.E.M., так и для моих последующих проектов в других областях: они все не те, чем кажутся. Так что, можно сказать, что я и впоследствии, и сейчас занимаюсь модой, которая переодевается то в музыку, то в анимацию, то в граффити, то в LOLcats.

И в этом смысле, L.E.M. – это квинтэссенция моды: мода, медиирующая модные в обществе явления.