Переступить черту. Истории о моих пациентах

Преступница, об интеллектуальном состоянии которой существуют различные мнения, нежная девушка в период полового созревания. После того, как она за несколько лет дважды сразу в начале службы убегала из-за ностальгии, в третий раз убивает доверенного ей ребенка из страха перед бранью отца и высмеиванием девушек, если она просто так вернется. Совершение преступления растягивается в тщетных попытках на несколько дней и предполагало значительную бесчувственность, если депрессия была не очень сильной.

Довольно кратко рассказан в журнале Хенке случай Шпитты (Ztschr. f. Staatsarzneik. Bd. XXII, 1831. S. 355).

Случай Р.

P. родилась в 1815 г., дочь законных поденщиков, умелая в домашней работе, но очень отставшая в умственном развитии. Читать она может только по буквам. Не обучившись в школе, она в 12 лет поступает на службу. Несмотря на то, что с ней хорошо обращались, она уже через четыре дня оставила службу после того, как обратила в пепел дом своих кормильцев (призналась в этом лишь годы спустя). Она снова вернулась домой и год оставалась у своих родителей, занятая домашней работой и уроками чтения. Затем она поступила снова на службу к тем же людям, что и прежде. Однако уже через 14 дней, когда она сделала неудавшуюся попытку поджога, она вернулась в родительский дом, сославшись на предполагаемую болезнь матери. Снова она оставалась здесь примерно год и потом отправилась к другим людям как «маленькая девочка». Хотя ей, по ее собственному свидетельству, было там довольно хорошо, уже в первую неделю она подожгла дом. На сей раз ее разоблачили.

В суде первой инстанции она призналась в содеянном, улыбаясь, оставалась равнодушной и не раскаивалась, но у нее выступили слезы на глазах тотчас, когда была упомянута ее мать и то, что она сказала о происшедшем. «Здесь нам предоставляется ключ к ее душе. Самая теплая привязанность к родительскому дому и особенно к матери поглощает все прочие чувства и соображения, и ностальгия оказывается единственным мощным звуком в ее душе, который заглушает любой другой голос. Она рассказывает, как, отданная в услужение, она очень не хотела уходить из дома, как хотела бы быть у родителей и нигде больше. Она поджигает в Б. дом и во время вспыхнувшего пожара бросается в объятия матери, прося о возвращении домой. В тюрьме Б. она часто говорит о своих детских играх, но больше и охотнее всего о матери, и при этом плачет и мечтает о ней и уверяет, что, если бы ее родители и рассердились на нее, они все же всегда останутся ее дорогими родителями».

Хотя имела место ностальгия, она поначалу приводила ложные мотивы своего поступка, чтобы оправдаться. Ее, якобы, отругали, не давали ей сытно есть и т. д. После преступления она проявляла «самое большое спокойствие, детскость, сочувствие и участие ко всему “человечно хорошему”». Когда не затрагивается та сторона ее души, которая наполнена ностальгией, она кажется веселой и спокойной, добродушной и послушной, с хорошим рассудком и хорошей памятью.

Физически она детского хабитуса, еще не было менструации. Она болела малярией и много страдала головной болью.

В заключении отвергается пиромания на базе наступления полового созревания.

Вероятно, в любом случае речь идет об имбецильном, однако лишенном какого-либо душевного развития создании. Интересно, что однажды ей удался поджог, она не была раскрыта, и что она таким образом достигла своей цели. Это находится в противоречии с утверждением, что преступления страдающих ностальгией девушек абсолютно бессмысленны.

Случай Глории

В отношении развития разума и морали ввиду краткости не совсем ясна, но, по-видимому, не имбецильна и в некоторых чертах очень характерна 14-летняя Глория, о которой сообщает Крафг-Эбинг со слов Шревенца (Gerichtl. Psychopathologie. P. 59, 3 Aufl.).

Душевно отстала и находится на детской ступени развития. Абстрактно она знает, что поджигание — тяжкое преступление, но собственный случай таковым не считала. Она больше этого не сделает. Ее должны отпустить домой! Она простодушно призналась в содеянном только тогда, когда ей пообещали, что ей ничего не будет.

Заключение доказывает сначала, что здесь имеют место не психическое заболевание или слабоумие, а замедленное умственное развитие, которое ставит Г. на детскую ступень. Тяжелая работа, болезненность делали службу у чужих людей невыносимой для нее. У нее было только одно стремление — вернуться домой. Боязливый ребенок, каким она была, не осмелился бежать без причины. Она все надеялась на счастливый случай, который сделал бы возможным ее уход со службы. Однажды у нее в голове промелькнула мысль самой вызвать этот случай. Она боролась с этой мыслью, но та становилась все сильней. «Меня тянуло устроить пожар». В первый раз она его потушила еще сама, в конце концов она уже не могла оказывать сопротивление. Она думала при этом только об уходе, а не о возможных последствиях этого поступка. Часто она плакала в тюрьме: «Да, если бы обо всем этом подумала, я бы этого не сделала».