Пьеретта

В ближайшие полгода после своего водворения в Провене Рогроны благодаря старым связям с Жюльярами, Гепенами и Гене и родству с нотариусом Офре, внучатым племянником их деда, сперва были приняты г-жой Жюльяр-старшей и г-жой Галардон; затем — правда, с большим трудом — допущены были в салон прекрасной г-жи Тифен. Принимать у себя Рогронов решались далеко не сразу — надо было хорошенько к ним присмотреться. Неудобно было, конечно, сторониться торговцев с улицы Сен-Дени, уроженцев Провена, вернувшихся в родные места проживать свои доходы. И все же целью любого круга общества всегда будет объединение людей, подходящих друг к другу по своим денежным средствам, нравам, образованию, знаниям и характеру. Но Гепены, Гене и Жюльяры занимали более высокое общественное положение, ибо принадлежали к более старой буржуазии, чем Рогрон, сын трактирщика-ростовщика, не безупречного и в личной жизни и в отношении наследства Офре. Нотариус Офре, зять г-жи Галардон, урожденной Тифен, был хорошо осведомлен на этот счет: дело состряпано было у его предшественника. Все эти бывшие торговцы вернулись в Провен уже лет двенадцать назад; их образование, обходительность, манеры — все было подогнано к тому жизненному уровню, которому г-жа Тифен придала некоторый отпечаток элегантности и парижский светский лоск; все здесь было однородно, все понимали друг друга, каждый умел держаться и вести беседу так, чтобы другим было приятно. Каждый знал характер всех прочих, все друг к другу привыкли. Принятые у мэра, г-на Гарслана, Рогроны надеялись, что будут вскоре на короткой ноге с лучшим обществом Провена. Сильвия поэтому научилась играть в бостон. Рогрон не способен был усвоить ни одной игры; поговорив о своем доме, он складывал на животе руки и вертел большими пальцами, не отваживаясь больше произнести ни слова; но благодетельное молчание было для него горьким лекарством; он то и дело вскакивал, как бы желая что-то сказать, в смущении садился вновь, и губы его при этом смешно дергались. Сильвия за картами откровенно проявляла свой подлинный характер. Сварливая, неизменно сетуя при проигрышах, она нагло торжествовала, когда ей удавалось выиграть; торгуясь, скаредничая, она выводила из себя своих противников и партнеров и стала бичом общества. Под влиянием нескрываемой и глупой зависти Рогрон с сестрой возымели претензию играть роль в городке, который был опутан сетью переплетающихся интересов и тщеславия двенадцати семейств; на этой скользкой почве новичок должен был двигаться с большой осмотрительностью, чтобы не оступиться и ничего не задеть. Если положить на перестройку дома тридцать тысяч франков, у брата с сестрой должно было остаться десять тысяч франков дохода. Они себя считали богачами, всем досаждали рассказами о роскоши своего будущего жилища и в полной мере обнаружили свою мелочность, грубое невежество и глупую зависть. В тот вечер, когда они посетили прекрасную г-жу Тифен, имевшую уже случай наблюдать их у г-жи Гарслан, у своей золовки Галардон и у старой г-жи Жюльяр, — царица города конфиденциально спросила у Жюльяра-сына, оставшегося на несколько минут по уходе других гостей побеседовать с нею и с председателем суда:

— Вы все, как видно, очень увлекаетесь этими Рогронами?

— Что до меня касается, — заявил провенский Амадис, — то они докучают моей матери, изводят жену, а отец мой не выносил мадемуазель Сильвию еще тридцать лет тому назад, когда ее поместили к нему ученицей.

— У меня большое желание, — сказала прелестная председательша, поставив свою хорошенькую ножку на решетку камина, — дать этим людям понять, что моя гостиная отнюдь не трактир.

Жюльяр возвел глаза к небу, как бы желая сказать:

«Боже мой! Как остроумно, сколько тонкости!»

— Я хочу видеть у себя избранное общество; если же принимать каких-то Рогронов, оно, конечно, избранным не будет.

— У них ни ума, ни сердца, ни умения держать себя, — сказал председатель суда. — Ежели, проторговав двадцать лет нитками, как моя сестра, например…

— Друг мой, ваша сестра была бы на месте в любом салоне, — вставила г-жа Тифен.

—..имеют глупость и дальше оставаться галантерейщиками, — продолжал председатель суда, — если не стараются избавиться от своего грубого невежества и думают, что высокородные графы Шампанские — это графы счетов на высокосортное шампанское, как нынче вечером случилось с Рогронами, — тогда нужно сидеть у себя дома!

— Они — бахвалы, — сказал Жюльяр. — Точно в Провене имеется один только их дом! Они хотят затмить нас своей роскошью. А на деле у них едва хватает, чтобы свести концы с концами.

— Если бы речь шла об одном лишь брате, — продолжала г-жа Тифен, — куда ни шло, его еще можно было бы вынести, он не слишком обременителен. Сунуть ему китайскую головоломку, и он спокойно просидит весь вечер в уголке гостиной. Чтобы найти решение, ему ведь потребуется целая зима. Но мадемуазель Сильвия… Голос — как у простуженной гиены, руки — словно клешни у омара… Нет, нет, Жюльяр, не возражайте…

Когда Жюльяр ушел, г-жа Тифен сказала мужу: