Перевал Дятлова

— Послушайте, Виктор, — обратился я к нему, — вы знаете, почему вы здесь и почему мы ведем эти беседы. Скоро мне нужно будет представить отчет о вашем психическом состоянии в уголовный отдел, чтобы они вынесли решение о возможности привлечь вас к суду за убийство. Вы же это понимаете, не так ли?

— Конечно, понимаю, — ответил он, даже не глядя на меня.

— И вы так хорошо до сих пор мне помогали. Меня впечатляли ваши воспоминания, ваше отзывчивое поведение. Но честно сказать, на данный момент я ни на йоту не приблизился к окончательному заключению, если сравнивать с днем нашей первой встречи.

Он бегло взглянул на меня и заметил:

— Но вы же прочитали досье Лишина. Вы знаете, что все, что я рассказал, правда.

— Согласен. Но наличие досье и его содержание ничего не говорят о тех событиях, что произошли с вами на Холат-Сяхыл.

Стругацкий поразмыслил немного. Затем, вздохнув, сказал:

— Ну, доктор, в таком случае, что бы я вам сейчас ни рассказал, это не исправит ситуации. Даже, скорее, убедит вас в том, что это я убил своих товарищей. Я расскажу обо всем, но только, когда я закончу, у вас не будет выбора, кроме как сказать, что я — псих.

Меня, честно говоря, ошеломило такое прямое заявление.

— Не уверен, что я правильно вас понял, Виктор. Еще вчера вы заявляли, что, если будете говорить обо всем по порядку, я все пойму. А сейчас утверждаете, что я буду вынужден признать вас психически невменяемым.

На самом деле я подумал: может, это всего лишь уловка — он хочет, чтобы я сделал такое заключение? Может, он считает меня своим последним шансом избежать тюремного наказания? Но это показалось мне неубедительным. Во-первых, у него не было явного мотива. В экспедицию отправились Стругацкий, Вадим Константинов, Вероника Ивашева и Алиса Черникова. А шаман Прокопий Анямов присоединился в самую последнюю минуту. Константинова, профессора антропологии, Стругацкий очень уважал. Ивашева была его девушкой, очевидно, что он все еще ее любит. Черникову он знал плохо, а Анямова и вовсе не знал. Какой смысл ему убивать этих людей?

— Наверное, я заслуживаю суда, — произнес он, — возможно, мне не нужно больше ничего вам рассказывать, просто позволить всему остаться как есть. Наверное, тюрьма для меня — лучшее место.

— Вы же сами не верите своим словам.

Он с укором посмотрел на меня:

— Да? Откуда вам знать, во что я верю!

— Думаю, вы обвиняете себя в смерти друзей — если они мертвы, конечно. Но, думаю, при этом в глубине души вы осознаете, что ничего не могли бы сделать, чтобы их спасти.