Перевёрнутый мир

Хочу напомнить: это не преступники, это подследственные, и лишь суд должен установить, кто из них преступник, а кто нет. А “выдать” человек может и то, чего не было. Известный русский юрист Кони говаривал, что много есть причин, по которым на следствии и в суде делаются' “признания”, и действительная виновность — лишь одна из них.

7. “Помни о пекаре!” У подследственных складывается впечатление, что в коридорах юстиции никто не заинтересован в том, чтобы выяснить истину, отсеять наветы от фактов, отделить виновных от невинных. Почему все работают только на подтверждение виновности, спрашивают они, почему все старания — натянуть статью на человека, надеть на него приговор, как коронку на зуб, “засудить”? Конечно, у подследственных и подсудимых взгляд особый, субъективный. Но ведь какая-то доля истины тут есть.

Я много думал над тем, почему в судебной практике так редко случаются оправдательные приговоры — та надзирательница не врала. Почему допускаются (и не так уж редко) грубейшие судебные ошибки?

Говорят, что дело в личностных особенностях некоторых следователей и судей — некомпетентности, недобросовестности, карьеризме. Значит, сказывается плохая подготовка юристов в вузах и бюрократический отбор туда — по анкетным данным и связям. Помню, студенты юридического факультета отличались от других серостью и установкой на карьеру. Не все, но многие. Туда ведь отбирали строже, чем на другие факультеты, а для недавнего времени это означало, что там, как нигде, анкетные данные и связи определяли все.

А может, виновата профессиональная черствость, которая вырабатывается от постоянного столкновения с преступлениями, низостью, горем, ложью? Если нет широты кругозора и мудрости, душа может ожесточиться и начнешь в каждом видеть злодея, раз он приведен под конвоем — возникнет некий рефлекс.

В Венеции эпохи Возрождения был казнен один пекарь. Его невиновность выяснилась уже после исполнения приговора. С тех пор во все века существования Венецианской республики перед каждым судом специальные глашатаи громогласно напоминали судьям: “Помни о пекаре!” По Лиону Фейхтвангеру, эту легенду не забывали даже в Германии 20-х годов. В романе “Успех” писатель рассказывает, что в кабинете министра юстиции Баварии висела надпись: “Помни о пекаре!” (не знаю, факт это или вымысел). У нас нет подобных надписей, но боюсь, если бы решились их сделать, не хватило бы стен министерского кабинета.

Значит, какая-то вредная червоточина завелась в самой системе осуществления правосудия, в его структуре, в отношении к подсудимому. Я не знаю, по каким формальным критериям в милиции и прокуратуре судят о работе следователя, какую работу считают успешной. Оцениваются ли работоспособность и искусство следователя по проценту раскрытых преступлений, а его добросовестность — по проценту подтвержденных версий? Или по быстроте расследования дел? Похоже, что эти или очень близкие критерии в оценке присутствуют. Как-то от них зависят поощрения и взыскания, карьера следователя и уж во всяком случае его служебное реноме. Видимо, недостаточно отработан механизм, который бы стимулировал равную заинтересованность следователя в обвинительной и оправдательной версиях. На практике не приходится ждать от него спокойного отношения к такой розовой перспективе: подозрения не подтвердились, обвинение растаяло, версия разрушена, подсудимый оправдан. Психологически для следователя это фиаско! А дел — невпроворот, и дела зачастую сложные — впору Шерлоку Холмсу разбираться, а следователь далеко не всегда обладает такими талантами и знаниями, как его коллега с Бейкер-стрит.

Вот и рождаются маленькие хитрости. В нашей камере квартирный вор угощал всех шоколадом, курил фирменные сигареты, словом, всячески шиковал. На мой вопрос, откуда такие блага, куражился: “Следак (следователь) и не то принесет! На нем висят хаты, а кто их разбомбил — хрен найдешь. Вот и уламывает, чтобы я взял на себя. У меня их и так двадцать две, а двадцать или сорок — ответ-то один, По моей статье верхний предел — пятерка. Больше дать не могут, а меньше мне никак не светит”. — “Так ведь иск вырастет!” — “Ну и что? Хрен с меня возьмешь! Все равно вычитать больше двадцати процентов нельзя. Двести лет вычитать будут. Хрен с ним, возьму на себя его хаты. Зато пока — зашибись!”

Мне пояснили, что такие фокусы — нередкая практика. Так сказать, профессиональные секреты следовательского ремесла. Сводка о раскрытых преступлениях пухнет, а преступления, сами понимаете, остаются нераскрытыми — воры остаются на свободе и продолжают “бомбить хаты”. А вдумайтесь в суть этого приема: следователь вступает в сделку с вором — они совместно обманывают государство.