Перевёрнутый мир

Мне предстояло уехать, чтобы исполнить обязательства Ростика, которые стали целиком моими. И мне самому придется разбираться в этой судьбе, которая стала моей. С Лютиком у меня разговор будет краткий. Я сумею отомстить и за себя, и за остальных, а возможно, и за Алена Делона. А потом… Нужно еще сделать памятник Любаше и ограду, и чтобы обязательно скрипела калитка. Нужно помочь Лиде, пожалуй, она сможет сыграть надменную топ-модель. Нужно поговорить с Биной, попытаться убедить ее, что кроме кино есть тысячи других профессий. И не обязательно для этого искать продюсера. Я вспомнил, что нужно кардинально решить вопрос с Даном, вернуть студенту все права на его рассказ. Возможно, я ему предложу написать сценарий о лесном боге. Да, еще самое главное — Рита. Нужно спасать эту девочку, пока не поздно. От Лютиков, Подлеевых и всего их кинематографа. Может быть, я подарю ей щенка. И конечно же Вика. Ведь она меня ждет. Вернусь ли я к ней? Скорее, скорее домой, у меня столько дел, столько нерешенных вопросов. Домой… Я уже знал, где мой дом. От прошлого ничего не осталось.

Чижик завыл жалобно и протяжно, он всегда умел читать мои мысли. И я взял его на руки. Его грустные полуслепые глаза не мигая смотрели на меня. Его теплая взъерошенная шерсть щекотала мои ладони. Единственное, что я заберу из прошлого — это Чижика. Только он смог узнать меня. А значит, он со мной, в настоящем. И во второй раз я его предать не могу.

— Я его возьму с собой, — настолько решительно заявил я, что все оторопели.

— Но это невозможно! — Доктор даже снял кепку. И снег стал падать на его лысеющую голову. — Это же собака, она как член семьи. Она всю жизнь была с нами, здесь ее родина, здесь ее хозяин.

— Он возьмет ее с собой, — так же решительно заявил Ростик. И тут же повернулся ко мне. — Чижик полюбил вас, он никого так и не смог полюбить. А родина для собаки там, где она любит.

Валька бросилась к Чижику и, плача, стала целовать его узкую морду. Потом медленно подняла на меня мокрое, опухшее от слез лицо.

— Но Чижик совсем больной, он старый, полуслепой. Вы… Вы берете его только чтобы похоронить.

— Пусть будет так, — вздохнул я.

Чижик повеселел и благодарно лизнул мои руки.

— Вам, наверно, нелегко пришлось в жизни, Ростислав Евгеньевич. — Доктор пристально смотрел на меня, словно пытаясь вспомнить, где видел раньше. — Вы, наверно, кого-то бросили, и вас мучит совесть.

— Да, доктор. Меня мучит совесть. И я сделаю для Чижика все, что смогу. И когда время придет похоронить, я буду знать — где.

— Но ведь собаке лучше умереть на природе. В лесу, где он вырос, — не сдавалась Валька.

— Собаки ничем не отличаются от людей. Они хотят быть похоронены там, где их будут помнить. Хотя бы один человек.

— Но и мы не собираемся забывать Чижика, — надулась Валька.

Я улыбнулся и ободряюще прикоснулся к ее плечу. Она вздрогнула, словно почувствовала что-то необычное, нахмурилась и внимательно на меня посмотрела. Я резко одернул руку.

— Но ведь вы совсем не знаете Чижика! — Валька по-прежнему с удивлением смотрела на меня. — А мы не знаем про вас. Кроме того, что вы артист. Это так мало для собаки.

Я прижал Чижика к своей груди, он радостно залаял, завилял хвостом и положил лапу на мое плечо. Его полуслепые глаза зажглись в темноте и преданно смотрели на меня, ни на кого больше не обращая внимания.

Вопрос был исчерпан. Я не знаю, сколько нам с Чижиком уготовано времени. Но знаю наверняка, что это время будет прекрасным. Потому что из прошлого я забирал самое дорогое. Словно мог увезти с собой частичку своей родины, своего настоящего дома.

Мы отошли с Ростиком в сторону, и я протянул ему руку.

— Ну, прощай, Даня, — назвал я его своим именем. И при этом не почувствовал ни боли, ни сожаления. Это имя мне уже не принадлежало.

— Прощай, Ростик, — он крепко пожал мою руку в ответ. Он уже давно не чувствовал боли. Это имя ему уже давно не принадлежало.

А я вдруг подумал, кто же из нас сейчас смотрит в зеркало: он или я? Нет, пожалуй, все зеркала давно разбиты. И мы уже не являемся отражением друг друга. Мы настоящие.

— Скажи, — обратился я к бывшему Ростику, — тебе не обидно, что жизнь лесного бога, уважаемого человека, любимого мужа, высокого профессионала будет проходить не под настоящим именем? Хотя заслужил его ты.

— Нет, не обидно. Это хорошее имя, и я его постараюсь не замарать.

— Ну, за это я спокоен. Я за свое имя спокоен. Ты, говорят, человек без ошибок.

— А тебе не обидно, — спросил меня бывший Ростик, — что имя Ростилава Неглинова, а не твое, будет сверкать на плакатах, мелькать в кино и прессе? Хотя заслужил его ты.

— Нет, не обидно. Это тоже замечательное имя и звучит славно. И слава в кино ему обеспечена. Но рядом со славой в искусстве частенько бежит другая слава.

— Я за свое имя спокоен, — улыбнулся мне в ответ лесной бог, бывший Ростик.

— И ты не жалеешь, что эта слава могла быть твоей?

— А ты не жалеешь, что лесным богом мог быть ты?