Перевёртыш

Годы жизни в Ростове после событий в Нукусе и отъезда из него были тесно связаны с истинной казачкой, чудесной женщиной и большим ученым З. В. Ермольевой, страстно любившей Ростов и оказывавшей покровительство всем ростовчанам. В значительной мере ей обязан я избранием в 1969 году членом-корреспондентом АМН СССР. Жена и я гордимся тем, что З. В. Ермольева причисляла нас к кругу своих друзей, в который входили В. Д. Тимаков, Г. П. Руднев, И. А. Кассирский, Н. П. Кашкин и некоторые другие незаурядные личности.

Как и в Иркутске, в Ростове у нас был дом всегда открытый для друзей и просто знакомых и кто только ни побывал у нас за 9 лет! Несмотря на все трудности и большую загрузку у меня хватало времени на занятия спортом (плавание, гребля, настольный теннис и бадминтон) и веселье. Оглядываясь назад, я понимаю сейчас, что этот период был самой яркой страницей в моей жизни. Ростов для меня дорог еще потому, что совсем рядом когда-то находилось гнездо моих близких, С мамой мы несколько раз ездили в Таганрог, Мариуполь и Новочеркасск и пытались найти тот хутор близ Матвеева кургана, где прошла её юность. С женой мы объехали весь Кавказ, перебирались даже на пароме в Крым, а дети лето обычно проводили на Черном море.

Как бы сложилась жизнь в Ростове дальше и надо ли было все бросать, приходится лишь гадать. Я всегда придерживался мнения, что долго сидеть на одном месте нельзя. Может быть я был прав, но в этом есть один недостаток, причем для ученого может быть и самый главный: перемена места неизбежно связана с изменением направления работы, а значительных успехов чаще добивается тот, кто бьет в одну точку.

"Пятая проблема"

Wer sagt A, muss auch B sagen.

Кто говорит А, должен сказать В — (нем.)

Эта глава вроде бы разрывает повествование, однако в значительной мере её содержание связано с Ростовом, так как в момент моего перевода туда институт стал головным по пятой проблеме среди противочумных учреждений. Кроме того, она является прелюдией последующих событий. Впервые с "пятой проблемой" — кодовое название противобактериологической защиты — я столкнулся в начале 50-х годов, во время работы еще в Институте "Микроб": передо мною была поставлена задача разработать быстрый (экспрессный) метод выявления чумного микроба. Задача казалась очень почетной; (еще бы, ведь она касалась обороны!) и я с удовольствием взялся за её решение. Но что только я тогда не перепробовал! Пытался даже использовать изотопы, которые только-только стали доступными. Меня послали на изотопные курсы в ЦИИУВ, где я пробыл почти четыре месяца (благодаря этому я успел апробировать мою докторскую диссертацию у А. Е. Браунштейна, о чем уже говорил выше). Однако положительных результатов получить мне так и не удалось. Наконец в голову пришла мысль попытаться использовать нарастание титра фага [Фаги или правильнее бактериофаги — вирусы бактерий.]. Идея оказалась плодотворной, но возникла новая проблема: учитывать нарастание его титра в жидкой среде было очень трудно. Случайно проф. Б. К. Фенюк в Сочи познакомился с Д. М. Гольдфарбом и рассказал ему о моих исследованиях. Гольдфарб тоже занимался фагами и через Б. К. Фенюка пригласил меня в лабораторию В. Д. Тимакова, где он тогда работал. Я с удовольствием вспоминаю пребывание в Фуркасовском переулке! Там я познакомился со многими интересными людьми и освоил методику титрации фага по методу Грация (2-х слойным методом).

Когда я вернулся в Саратов, метод был готов! Помню ту радость, которую испытали я и мои сотрудники, когда уже через 2–3 часа мы впервые увидели на чашках негативные колонии чумного фага.

На основе этой методики была составлена специальная инструкция, но с грифом "секретно". Однако по молодости лет грифам я не придавал значения и, став директором Иркутского противочумного института, издал инструкцию в виде отдельной брошюры. Тогда это сошло мне с рук и не вызвало никаких осложнений по службе, но зато методика попала потом во все руководства по противобактериологической защите. Однако, к сожалению, из-за этой методики отношения с Гольдфарбом у меня испортились, поскольку он считал, что приоритет должен принадлежать ему. Сейчас у меня есть справка, подтверждающая то, что я опубликовал (доложил) эту методику раньше, но отношения между нами так и не наладились. Впрочем, возможно, что в какой-то мере Гольдфарб был и прав, поскольку без стажировки у него у меня могло бы ничего не получиться.

Вообще же Гольдфарб отличался вздорным характером и очень большим, я бы сказал гипертрофированным, самомнением. Испортив отношения с Тимаковым, относившимся к нему очень хорошо, и пару раз провалившись на выборах в АМН СССР, Гольдфарб перешёл в ряды "инакомыслящих", а его сын эмигрировал в США. Гольдфарб несколько раз ездил к нему, но там не остался. Возможно, несмотря на свои стычки с Советской властью, он помнил о войне, в которой потерял ногу и не утратил остатки патриотизма.