Перевёртыш

Тревожные времена

За этот призрак идеалов

Немало сгинуло борцов

И льется кровь у пьедесталов,

Борьбы не стоящих тельцов.

(С. Надсон)

Здесь уместно остановиться на событиях, которые хотя и выходят за рамки хронологии, однако кажутся мне особенно важными.

Хлопоты по реабилитации моих родных, начатые во время работы во ВНИИ ПМ и продолженные после перевода во ВНИИ БП, заставили меня всерьёз задуматься над тем, как я жил и попытаться найти объяснение многим моим поступкам. К тому же начались перемены в обществе и надо было решать, к какому берегу пристать. Впрочем, решение пришло само собой; думаю, что оно было в крови. Забыв о режиме "особой секретности", я стал участвовать почти во всех демонстрациях против существующей власти, стараясь хоть так выразить к ней свое отношение. Позднее, когда разброд и шатанья в верхах достигли апогея, я порвал с Партией:

"В первичную организацию КПСС ВНИИ биологического приборостроения

Члена КПСС с 1946 года, партийный билет № 01077679,

Домарадского И. В.

Заявление

Кандидатом в члены Партии я стал в последний год войны и по праву могу считаться её ветераном. Все последующие 45 лет я добросовестно выполнял все, что от меня требовал Устав КПСС. Однако сейчас, когда даже в Партии нет единства, а её цель и задачи утратили ясность, продолжать числиться членом КПСС мне не позволяет совесть (тем более, что последние два — три года мое членство выражалось только в уплате взносов).

Учитывая сказанное, прошу исключить меня из рядов КПСС.

4. 07. 91 Подпись".

29–30 октября 1988 года я принял участие в организационном собрании общества "Мемориал", которое поначалу мне очень импонировало своими целями и задачами. Там я увидел А. Д. Сахарова, О. В. Волкова и других известных правозащитников, вышедших из подполья. Однако вскоре "Мемориал" разочаровал меня. Мне всегда казалось, что в деле реабилитации жертв сталинских репрессий не должно быть дискриминации чьих-либо прав и деления людей на "больших" и "маленьких". А тут стал проявляться "номенклатурный" подход; больше говорили не вообще о невинно пострадавших, а о таких людях, как Бухарин и Ко, которые сами прямо или косвенно участвовали в подготовке идеологической почвы для политических репрессий и погибли в результате внутрипартийной борьбы.

Из сказанного вполне понятно, как жена и я отнеслись к "Августу 1991 года". К тому же трагедия происходила недалеко от нас, а танки стояли прямо под окнами. Пришлось детей увезти на дачу. За всеми событиями мы следили по "голосам из-за бугра", так как по утрам я вынужден был отправляться на работу и свидетелем событий у "Белого дома" становился только вечерами. Угнетала неопределенность положения, страшили опасения того, что ГКЧП возьмет верх и тогда снова начнутся репрессии. Об этих днях много написано, но не лишне будет рассказать о том, какая атмосфера была в режимном институте, во ВНИИ БП.

После соответствующих сообщений по радио и телевидению и последовавших "танцев маленьких лебедей" я поехал на работу. Настроение у многих сотрудников было подавленное, но нашлись и такие, которые откровенно радовались, считая, что теперь с "демократами" будет покончено. Вдруг под окнами раздался гул машин: это по Волоколамскому шоссе один за другим шли танки и бронетранспортеры. Когда я возвращался домой, по обе стороны моста через реку Сходню стояли бронетранспортеры. То же я увидел у Бородинского и Кутузовского мостов.

В институте сразу был введен особый режим. Охрана была вооружена. Запрещалось также покидать здание без специального разрешения. Когда на другой день часть моих сотрудников самовольно отправилась к "Белому дому", то у них начальство потребовало письменное объяснение. Привожу выдержку из объяснительной записки моих сотрудников на имя заместителя начальника отдела: