Перевод с английского

Леня за партой один. Его прежняя соседка Забелина сегодня сидит сзади. Она уже кончила свою задачу и переписывает ее в тетрадь ровным почерком отличницы.

Братья Козловские, решив варианты друг друга, быстро молча переглядываются и обмениваются тетрадками.

Андрей Коробов невозмутимо, медленно и небрежно переписывает присланную ему шпаргалку.

Виталий, закинув ногу на ногу и покачиваясь на стуле, читает. Эта импровизированная контрольная дала ему полчаса тишины - можно во время практики заняться теорией: надо освободиться от этого "хвоста".

Леня пишет крупными буквами: "ОТВЕТ".

И в эту самую секунду сидящий впереди Гродненский делает неуловимое движение плечом. Неведомо откуда возникшая на Лениной парте открытая бутылка с клеем опрокидывается - и по Лениной тетради ползет густая желтая масса. В одну секунду вся тетрадь запачкана, изгажена, опозорена…

Леня поднимает глаза и, секунду помедлив, вцепляется в рыжие вихры Гродненского. Оба тяжело сопят.

Виталий поспешил к месту происшествия.

- Встать! В чем дело?

Но объяснения не нужны: он видит безнадежно испорченную тетрадь.

- Откуда здесь взялся клей? - спрашивает Виталий, растащив дуэлянтов в стороны. - Пушкарев, это твой клей?

- Нет, не мой, - глухо отвечает Леня.

- Гродненский, твой?

- Да нет же, Виталь Палыч! Чего он полез?! Я сижу, решаю, а он вдруг на меня…

- Кто принес в класс клей?

Класс молчит.

- Что происходит? За что… здесь… травят… человека?

Нет ответа. На выручку классу и учителю как раз поспевает звонок.

- Это что - продолжение той "Американской трагедии"? А не хватит?

Леню доконали: он уткнулся лицом в парту и разрыдался. Числитель морщится, стоя над ним; он растерян, в его голосе тоска:

- Вы хотите, я вижу, всю эту волынку… с родительским собранием, с директором? Хотите? Ну так я вам устрою!

Не те слова, явно не те, он это чувствует. Со стенки на него иронически щурится А.С.Макаренко, с веселым ожиданием глядит Аркадий Гайдар.

- На дом возьмите те же задачки, только наоборот: кто решал первый вариант - решайте второй, а кто второй - тот первый, - неуклюже выразился очумевший Числитель и вышел из класса.

Аленка Родионова прыснула:

- Тетрадки-то опять не взял! А сказал - контрольная…

- Может, догнать, напомнить? - сострил Коробов.

Хохот.

Кое-кто хотел уже выйти в коридор, но к двери вдруг бросилась Галка Мартынцева.

- Погодите! - кричит она, никого не выпуская. - Я предлагаю: пускай Пушкарев объяснит, зачем он все это придумал… с письмом, с Америкой… Правильно? Может, у него есть оправдание?

- Да он опять наврет! - ни секунды не сомневается Тамара. - "Отцов сын"!

Пушкарев поднимает мокрое пылающее лицо и срывается с места.

- Пусти! - кричит он Галке, которая заслоняет дверь.

- Не пущу! Если не скажешь, тебe все равно будет доставаться! Я для твоей же поль…

Она не успевает договорить: ее отбрасывает в сторону резкое движение Пушкарева. Он пулей выскакивает в коридор.

Шарахаются взрослые и дети: он бежит, как слепой безумец, он готов сбить с ног кого угодно, он опасен сейчас…

19.

Виталий сидит в школьном буфете. Перед ним сосиски, кефир и все тот же учебник "Педагогика".

- Не помешаю? - спрашивает неслышно возникшая Виолетта Львовна.

Приходится придвинуть ей стул, сделать учтивое лицо и ловить себя на странном чувстве подотчетности и вины перед этой женщиной… Она села, помешивает ложечкой чай. Взглянула на переплет учебника.

- Вы уже добрались до понятия "педагогический такт"?

- А что?

- Да так… У вас от кефира усы, сотрите.

Он повиновался.

- Вы, оказывается, читали "Американскую трагедию" Драйзера? Похвально.

Виолетта Львовна была иронична и задумчива сегодня.

- А вы в курсе дела? Виолетта Львовна, да ведь это чепуховина какая-то! Я запутался. Этот мой катехизис советов по таким вопросам не дает, а вас рядом не было… Вот я смотрю предметный указатель: что тут сказано о вранье? "Воспитательная работа", "Всеобщее обучение", "Врач школьный", "Всестороннее развитие личности"… А "вранья" нет - и неизвестно, как быть. Может, на "эф"? Нет, "фантазии" тоже нет.

Виолетта Львовна сказала:

- Закройте это. Вы бы лучше Пушкина вспомнили, у него есть золотая строчка: "Над вымыслом слезами обольюсь…"

Слезами - стало быть, это серьезно и возвышенно! Да, фантазия. да, игра, не более того. Но она родилась из наших сегодняшних тревог, она летела на помощь кому-то, ее не страшили расстояния и границы… А разбилась она о вашу насмешку!

- Так я ж не знал! Я не придал значения…

- Вот-вот, я об этом и говорю. Посмеяться проще всего, посмеяться я тоже могла. В этом пушкаревском сочинении больше 70-ти ошибок, и каких! И смех и грех… Но когда есть во имя чего, их можно не заметить. Не-ет, это не педагогический промах…

- А что?

- Это вы какую-то заслонку поставили между собой и детьми, потому и не дошло до вас. Вы ж тут временно, вам бы только зачет - с какой ж стати придавать значение всяким сказкам?!

Виталий увидел пороховую вспышку гнева в этих невыцветших младенчески голубых глазах. И опустил голову. Набив рты и перестав жевать, смотрят на них первоклассники с соседних столиков.