Перевод с корейского. Рассказ

Ошибиться невозможно: на всех них — черно-синие кители-пиджаки и брюки, сшитые из ткани, которая в конце пятидесятых, во времена моего уссурийского детства, называлась «бостон» и считалась высшим мужским шиком. То есть это костюмы праздничные (с ударением на «и»), праздничные по северокорейскому протоколу — у каждого на груди значок с Ким Ир Сеном. Кители надеты на белые майки. Из отворотов виднеются голые, красные от мокрого ветра шея и грудь. Но им, похоже, не холодно. Они без курток, без зонтов, без головных уборов. И при взгляде на них, — ощущение, будто в тебе переключают напряжение, — корейцы оживленны, они толкают друг друга, рассматривают выложенный товар, тыкают пальцем, щупают, смеются. Вид школьников, сбежавших с уроков.

Но и не сказать, чтоб так уж беззаботны они здесь были. Когда я рассматривал выложенные на продажу кассетные диктофоны, к прилавку подошел один из этих корейцев. Расстегнул верхнюю пуговицу кителя, сунул руку во внутренний карман, и ладонь его, как ковш небольшого экскаватора, вывалила на прилавок гроздь часов, отливающую ненашим блеском.

Продавщица начинает раскладывать перед собой часы, как бы сортируя. Сейчас она уже не продавщица, а покупательница. Или перекупщица? — я не очень понимаю смысл происходящей сцены. Тут же рядом со мной останавливается другой кореец. Слишком рядом. Места у прилавка достаточно, он мог бы встать и по ту сторону от друга, но он вклинивается между нами. Напористо, нагло почти. Вынуждая меня сделать шаг в сторону. И я понимаю, что широкой спиной своей он прикрывает от моих глаз происходящее между продавщицей и его коллегой. Конспирация. Прикрывает он не только товарища: по движению его локтей я понимаю, что он вынимает сейчас свою порцию часов.

Я деликатно отхожу в сторону. К следующим прилавкам.

Подчеркнуто стремительной походкой, как бы не видя вокруг ничего, проходит сквозь улицу молодой мужчина в плаще. У него папочка в руках и застывшее на припухшем рябом лице выражение собственной значимости. Выражение это, как значок на кителе корейца, — мета принадлежности к комсомольским верхам. За ним поспешают еще двое таких же, но чуть помельче и без папочек. Косятся на корейцев: во взглядах — смесь высокомерной брезгливости и легкого подобострастия — иностранцы!

Ну а трое мужиков за крайним прилавком, оказывается, пьют пиво. Из трехлитровых банок. Одну уже практически закончили. Замедленные движения, спокойные внимательные взгляды, под которыми я почему-то чувствую себя неловко. Наверно, из-за фотоаппарата на груди.

– А где у вас здесь пиво продают?

– Уже нигде. Кончилось пиво. Давайте с нами.

– Да нет, что вы. Спасибо.

– Давайте-давайте! Поддержите компанию.

Я делаю несколько глотков:

– А ничего. Очень даже ничего.

– Еще бы! Чешское. В специальных бочках привезли. А вы из газеты? Праздник приехали снимать? Опоздали. Жалко. Ребята из беркакитской агитбригады дали тут жару. Ну и наши из ВИА, и тындинские, с гитарами, тоже… Вполне!

Банка опять идет по кругу.

– А этих-то чего не стали снимать? Тоже ведь местная достопримечательность: корейцы с лесоповала.

Нет, пиво, правда, классное. Берет мягко и сильно. Может потому, что — натощак… Ну а компания для пивного кайфа — та самая.

– Да-да, слышал. Нам в прошлом году в Тынде академик Аганбегян рассказывал. Только что матом, бедный, не ругался. Рассказывал, что тысячи гектар первоклассного леса отдали корейцам практически в безвозмездное пользование. А те валят все подряд. Никаких правил порубки. После них тайга и за сто лет не восстановится.

– Да она вообще не восстановится. Там вместо леса вот таким слоем ветки порубленные лежат и пни торчат. Сам видел. Мы прошлой зимой перегоняли технику через их зону. Жутко смотреть. И никто ведь не сунется. Это теперь их зона. И порядки как на зоне. У нас там бульдозер в ручье застрял, и бригадир их трех рабочих в помощь выделил. И вот интересно, да? — бригадиры, по-ихнему, «капитана» — все мужики рослые, могучие. Не скажешь, что корейцы. Да вон они, видишь, какие. А работяги под ними — мелюзга, сухонькие, малорослые. Но жилистые, гады. Тягучие, как не знаю кто. Они тут же прорубили для второго тягача выезд из ручья, лаги заготовили. Мудохались полдня, но бульдозер вытащили. Ну, мы, естественно, в благодарность им — две бутылки «Столичной» и два круга колбасы. Это, говорим, вам на вечер, мужики, после работы оттянитесь. Какое там, «после работы» — они тут же пробку зубами сдирают, и, как в пустыне безводной, сначала один присосался, только пузырьки пошли, потом второй, потом третий, и все — пустая бутылка.