Шмидт Пауль

Переводчик Гитлера

Предисловие редактора к английскому изданию

Хотя мы неизбежно думаем о Пауле Шмидте как о «переводчике Гитлера», фактически он был переводчиком целого ряда канцлеров Германии и министров иностранных дел в течение десятилетия еще до выхода Гитлера и Риббентропа на международную сцену.

Первая половина немецкого издания книги доктора Шмидта посвящена его воспоминаниям о том первом периоде. При подготовке книги, которая должна была иметь разумный объем и поддерживать неослабевающий интерес обычного британского читателя, я решил исключить часть догитлеровского периода. Честно говоря, в том объеме, которым мы располагаем, интересует нас именно Гитлер, а не Мюллер, Маркс, Лутер, Куртиус, Брюнинг или даже Штреземан.

Оглядываясь на видение Шмидтом немецкой истории с конца первой мировой войны, я с удивлением обнаружил, насколько сильно все же здесь доминировала фигура Гитлера. Он зловеще возвышается на пороге, еще не попадая в фокус, в свете гигантского бедствия, вызванного им. И когда мы бросаем взгляд помимо него на его непосредственных предшественников, они кажутся, по контрасту, серыми, приземленными фигурами, точно обрисованными, полностью объяснимыми и вызывающими интерес лишь у студента.

Однако существует опасность, что, погрузившись в эпоху Гитлера, читатель может быть загипнотизирован величием и стремительностью событий и поверит, что возрождение Германии и немецкой истории между двумя войнами началось с Гитлера. Как далеко это было от истины, показано в примечаниях Шмидта к полному немецкому изданию, касающихся всех личных встреч и международных конференций, на которых предшественники Гитлера прокладывали для Германии путь вперед от поражения к равенству в правах. Вехи говорят сами за себя: конец оккупации Рура (1925); Локарнский пакт (1925); восстановление гражданской авиации (1926); вступление Германии в Лигу Наций в качестве одной из великих держав (1926); конец оккупации Рейнской области (1930); конец репараций (1932); заявление трех держав о равенстве Германии (1932).

Я хотел бы привести, в частности, один эпизод из воспоминаний Шмидта о догитлеровском периоде, потому что он показывает, с каким тактом и осторожностью немецким государственным деятелям начала 20-х годов приходилось прокладывать дорогу. Дело было в 1924 году на лондонской конференции по репарациям, которую французы были полны решимости свести лишь к одной теме, тогда как немцы хотели внести предложение о прекращении оккупации Рура. Немецкий канцлер Маркс, который не мог примириться с перспективой вернуться в Германию без чего-то, что могло бы умиротворить германские национальные чувства, приложил большие усилия, чтобы самым ненавязчивым образом ввернуть упоминание о Руре в заявлении конференции по докладу Дауэса.

Но в самый критический момент неудачливый немецкий переводчик, охваченный патриотическими чувствами, сказал со слишком большим жаром в своем переводе на французский: «И, разумеется, вопрос о Руре также должен обсуждаться».

Это произвело на французского премьер-министра Эррио катастрофический эффект. Он так же боялся вернуться в Париж и признаться, что о Руре говорили, как и Маркс опасался по возвращении в Берлин сказать, что этот вопрос не обсуждался. Эррио сразу же остановил перевод и возмущенно заявил, что если слово «Рур» будет упоминаться снова с таким напором, он сразу же уедет. Переводчик был с позором исключен из немецкой делегации? подходящий козел отпущения.

Именно в этом затруднительном положении Шмидту, которому было тогда 24 года и который являлся младшим сотрудником переводческого штата Министерства иностранных дел Германии, поручили взять на себя перевод. Штреземан на секретной встрече с Эррио в резиденции на Пэлл-Мэлл представил дело так убедительно, что Эррио пообещал использовать все свое влияние в Париже в пользу прекращения оккупации Рура. И он сдержал слово. Так возникли узы доверия и уважения между Эррио и Штреземаном? сохранившиеся затем и между Брианом и Штреземаном,? что было важным фактором при восстановлении равенства прав Германии в Европе.

Шмидт увидел в этом доказательство того, что между hommes de bonne volonte, людьми доброй воли, независимо от национальности, могут быть преодолены даже самые большие трудности. Двадцать лет уникального опыта дипломатии самого высокого уровня подтвердили это мнение и добавили к нему убеждение, что настоящими врагами человечества являются фанатики, к какому бы лагерю они ни принадлежали.

Шмидт старается показать, что он относит нацистов к этой категории? особенно Гитлера и Риббентропа. В своих суждениях о людях, на которых он работал так преданно и так долго, он часто высказывает порицание и презрение? и его критиковали за это. Он утверждает, что никогда не симпатизировал нацистам, что просто выполнял свою работу как государственный гражданский служащий и опытный специалист, что он не делал секрета из своих независимых взглядов и что это должным образом отмечалось в его досье.