Переводы с языка дельфинов

В вагоне Вова вел себя нормально, только всю дорогу пролежал на полу, заставляя пассажиров его обходить. На выходе Алина, не обращая внимания на возмущенный рев, перехватила сына поперек туловища и так вынесла на улицу. Отдышавшись — ноша-то тяжелая, — собрав волосы и отряхнув плащ, Алина потащила подвывающего Вову за руку. Когда они наконец добрались до кабинета логопеда, уставшую и измотанную Алину вдруг осенило, что она могла просто вызвать такси.

К счастью, логопед Алла Владимировна Цветкова принимала всех точно по расписанию и ждать им не пришлось ни минуты.

В кабинете было невероятно количество развивающих игр и игрушек. Шкафы были забиты до самого верха: коробки разных цветов и размеров громоздились тут и там. Кое-что даже озадачивало Алину: фанерные дверцы с разными замочками, игрушечная веревка с маленькими прищепками. Ей понравился огромный кукольный домик: пока логопед вытаскивала разные коробки и подсовывала их под нос Вове, Алина с интересом разглядывала окошки и крохотную мебель.

Вовку заинтересовали, конечно, машинки. Не произнося ни звука, он, проигнорировав деревянные деревья и домики, уверенно вытащил машинки из коробки и стал расставлять их ровными рядами по столу. Сначала маленькие, потом средние, потом большие. Он ставил их вплотную, добиваясь идеальной ровности линии, упрямо выправляя любые самые крохотные нестыковки.

Алина извинилась за мужа, который не смог приехать, посетовала на то, как трудно добираться без машины, и постепенно, под кивание Цветковой, начала излагать жалобы.

— Не говорит, совершенно ничего не говорит, — сказала Алина и вдруг растерялась. Теперь рядом с Вовой, спокойно играющим в машинки, все ее тревоги вдруг показались пустяковыми. Плохо спит ночью — а при чем тут логопед? Капризный и непослушный — ну так ему всего лишь два с небольшим года.

Цветкова заметила паузу и начала задавать вопросы.

— Скажите, а ваш мальчик… он в глаза смотрит, у вас зрительный контакт есть?

— Нет, — удивленно ответила Алина, вдруг поняв, что Вовик действительно никогда не смотрит ей в глаза. Алла Владимировна нахмурилась. Что-то записала в блокноте и спросила:

— Пальцем указывает на то, что ему нужно?

— Нет, берет мою руку и ею пытается взять или открыть.

— В еде избирателен? — продолжала заученно спрашивать Алла Владимировна, записывая ответы.

— Да, очень. Ест практически одни булки и йогурты, пробовать что-то новое не уговорить.

— А одежду новую легко дает надеть?

Алина удивленно покосилась на Цветкову — врач явно многое знала о Вове! — и многозначительно указала на меховую шапку и ботинки, которые она даже не попыталась снять.

Каждый новый вопрос вводил Алину все в большее замешательство. Логопед не спрашивала почти ни о чем, что относилось бы к задержке речи, в то же время Алину не покидало ощущение, что все эти вопросы задаются с определенной целью и, безусловно, представляются врачу очень важными. Алина отвечала: «Нет… не умеет… не играет… не понимает… не дает… не угощает…» — и ее все сильнее охватывало предчувствие чего-то ужасного. Только теперь она явственно осознала, сколько у них всяких «не». Логопед вкратце обрисовала, что умеет делать обычный ребенок в три года:

— Речь у ребенка в три года уже практически как у взрослого, только с маленьким словарным запасом, пассивная речь чаще всего опережает активную…

«До трех лет осталось меньше трех месяцев», — подумала Алина. Она уже понимала, что логопед сейчас скажет что-то определенное, то, что очевидно специалисту с первого взгляда, и с каждым полученным ответом она лишь убеждается, что не ошиблась.

А Цветкова продолжала:

— Конечно, я не могу ставить вам диагноз, да и в вашем случае диагноз — дело долгое. Скорее всего, до пяти лет, кроме задержки речи, официально вам ничего не поставят. Могут поставить вторичную задержку развития, хотя в три года и это вряд ли…

— А неофициально? — спросила Алина, уже готовая ко всему.

— Ну, сейчас это весьма похоже на аутизм… — Цветкова продолжила говорить что-то про «аутичные черты», про то, что такой диагноз официально получить почти невозможно, но Алина уже не слушала.

Вот он, приговор… Алина не очень понимала, что значит аутизм, хотя смотрела «Человек дождя» и еще какой-то голливудский фильм. Враз исчезли все сомнения: ничего не было случайным. Каждая проблема, каждый Вовин крик, каждое его действие — все встало на свои места, пазл сложился в общую картинку, и вот он, диагноз, странный, непонятный, но известный врачам. На миг она почувствовала облегчение. До сих пор она уговаривала себя, что ее сын обычный, а все его закидоны в поведении относила на свой счет. «Да, — думала она раньше, оставляя его валяться на земле или после очередной бесплодной попытки почитать ему книжку, — хреновая из меня вышла мать, чего уж там». Теперь же оказалось, что какая бы она ни была мать, хоть золотая, все равно ее сын ходил бы сейчас по этому кабинету в зимних ботинках и расставлял машинки в аккуратные ряды по размеру и цвету. Ну, как бы то ни было, теперь она знает, что происходит, осталось выяснить, что с этим делать.