Перевозбуждение примитивной личности

— Это с Костей?

— Это без Кости, с Костей двадцать один! Но я уверена, он придет. Не упустит шанса тебя увидеть.

— Слушай, Тоська, я уже про всех все знаю, а вот чем ты занимаешься?

— Я? Издаю женский журнал!

— Как издаешь?

— Элементарно, я главный редактор!

— Здорово, это ж наверняка интересно!

— Да. Отвлекает… Как войдешь в редакцию, все посторонние мысли улетучиваются, домой добираешься часа в три ночи и падаешь. Нет ни времени, ни сил вспоминать, горевать, сожалеть. Как белка в колесе.

— Но как же при такой работе ты успела все организовать? — поразилась я. — У меня есть в Брюсселе знакомая, тоже главный редактор журнала, у нее времени не хватает ни на что, и это притом, что она издает журнал в Европе, а не в России, где, как я понимаю, бардак еще тот…

— Видишь ли, я зимой ногу сломала, сидела дома, руководила по телефону, на тусовки не таскалась, вот и решила… И потом, у меня золотая девочка помощницей работает. Маленькая, худенькая, страшненькая, но умна и расторопна. Ей понравилась моя затея, она мне помогала разыскивать ребят. Между прочим, она жаждет на тебя посмотреть!

— Господи, почему?

— Потому что влюблена в Иванишина, а он же…

Да ты ж не знаешь, он тебе на всю страну в любви объяснился!

— Знаю, — засмеялась я, а внутри меня обдало жаром. Неважно, что на всю страну, важно, что было ночью и о чем знаем только мы…

— Что это у тебя глаза такие мечтательные сделались? Ты это в голову не бери. Костя хороший парень, но трепло редкое! И баб у него табуны. Не факт, что он в замоте вообще не забудет, что ты здесь, — с него станется. Роковой мужчина, вокруг него все время страсти кипят. Одна идиотка даже ему под машину кинулась, он чудом ее не сбил, другая обвинила его в изнасиловании, третья вешалась…

— Что за ужасы ты городишь, — засмеялась я, а у самой сердце ушло в пятки. Во что я вляпалась?

— Твое счастье, что он герой не твоего романа!

Но парень он хороший, хотя, боюсь, слава его испортит…

— Вас слишком испортила слава, а впрочем, вы ждите, приду! — пропела я строчку из песни Вертинского, которым мы с Тоськой увлекались в ранней юности.

— А ты знаешь, Костя это поет иногда в концертах…

— Ах, он еще и поет!

— Представь себе. Я когда эту песню услышала, сразу о тебе вспомнила.

— Ну, тут уж я совсем ни при чем. — Теперь мне не хотелось говорить о Косте. Ничего хорошего я не узнала.

Мы проболтали до глубокой ночи.

— Динка, оставайся, я тебя не пущу, куда в такой час?

— Такси вызовем!

— Да нет, не стоит, поспишь тут, а утром мы с тобой что-нибудь грандиозное придумаем! У меня завтра первая половина дня свободная! Да ты уже носом клюешь.

Спать мне хотелось смертельно, и я согласилась. Уже положив голову на подушку, сквозь сон подумала: Рыжий опять не позвонил. Испугался, вдруг я приму столь опрометчиво сделанное предложение руки и сердца? А я ведь в тот вечер была близка к этому, он мне понравился, увлек, я же не знала, что на другой день встречу Костю…

А с утра завертелось! Тоська растолкала меня в половине восьмого и, не дав мне опомниться, не позволив даже глотка кофе выпить, запихала в машину и повезла в Абрамцево, где у ее родителей была дача и где нас, как оказалось, ждали к завтраку. Ее родители и Маруся выглядели очень неплохо для своих лет. Маруся напекла блинчиков с мясом, которые я обожала в детстве. Все было трогательно до слез. Тут мне радовались от чистого сердца, не боясь, что я чего-то потребую…

— Динуша, ты ведь в Маастрихте живешь? — спросил Николай Анисимович.

— Нет, я там работаю, а живу в Маасмехелене.

— Но ведь это неудобно, так далеко ездить?

Кстати, я хотел спросить, ты знаешь там профессора Треера?

— Я с ним знакома, но, как говорится, шапочно.

— Ты могла бы передать ему от меня маленькую посылочку?

— Конечно, что за вопрос!

— Коля, зачем обременять Дину такой чепухой? — огорчилась Мария Анатольевна. — Он жаждет послать Трееру бутылку рябиновой настойки, которую делает наша Маруся. Треер, когда был здесь, столько ее выпил!

— Непременно передам!

— Тебя же, наверное, будут встречать и провожать мужчины, самой чемодан тащить не придется. Посылку ты сдай в багаж, это можно, Марусенька умеет так упаковать, что, даже если самолет потерпит аварию, бутылка не разобьется!

— Коля, типун тебе на язык! — возмутилась Мария Анатольевна. — Не слушай его, деточка! Но Маруся и в самом деле кудесница. Мы в позапрошлом году летали в Америку, Коля читал там лекции, так она напихала нам в чемоданы четыре банки вишневого варенья для Колиных племянников. Ни одна не разбилась.

— Ты ешь блинчики, ешь, чай, не разлюбила за эти годы! — приговаривала Маруся, подкладывая мне еще и еще.

— Не могу больше, лопну! — смеялась я.

После завтрака Мария Анатольевна повела меня показывать свои цветы и горестным шепотом рассказывала о внуке, о пошатнувшемся здоровье мужа, о том, что неустроенная Тоськина жизнь безмерно ее огорчает, о Марусе, которая стала невыносимо властной…