Перья

В ее следующий визит Ледер, таясь от персонала, прошептал ей на ухо, что через несколько месяцев разразится такой голод, что люди «будут умирать как мухи, прямо на улицах». Бен-Гурион знает об этом, но скрывает правду от народа. Мало того, по его указанию земледельцы уничтожают свежие фрукты и овощи, чтобы не допустить снижения цен.

— Излишки сельскохозяйственной продукции. — со злостью процедил Ледер сквозь зубы.

Он поведал Багире о том, что называл самым страшным зрелищем в своей жизни. Вблизи садовых плантаций под Нес-Ционой фермеры высыпали на землю из грузовиков апельсины и грейпфруты, после чего дорожный каток несколько раз прошелся по цитрусовым, превратив их в грязную оранжевую массу. В довершение всего фермеры прислали подростков с канистрами, заливших эту кашу керосином.

— Люди будут умирать как мухи, прямо на улицах, — повторил Ледер.

Он вывел Багиру во двор и показал ей место за кипарисами, у высокого каменного забора, отделявшего территорию больницы от шумной улицы Яффо. Там у Ледера был тайник, где он хранил пищу, выносимую им тайком из столовой. В следующий раз, когда Багира придет навестить его, попросил Ледер, пусть она принесет ему несколько упаковок сухарей, сухие финики и орехи.

Неделю спустя Ледер уже находился в одиночной палате, и Багире пришлось разговаривать с ним через зарешеченное окошко в двери. Санитары нашли его тайник, рассказал он, залили керосином и подожгли.

— Безумцы, что мы будем делать, когда придет голод! — жалобно восклицал Ледер. — Что мы будем делать, когда придет голод!

А еще через два дня Ледер был найден повесившимся в своей палате.

Багира раздавила ползавшего по блюдцу с сахаром муравья и сказала, что такова же и цена человеческой жизни.

— То, что ты видишь перед собой, это и есть жизнь, — с этими словами Багира погладила меня по щеке. — Ничего другого нет, ни наверху, ни внизу. Что видишь, то и есть!

— А правда, что у него родился сын? — Я все еще был столь глуп, что пытался вернуть ее к Ледеру.

— Правда, любимый мой, состоит в том, что то, что мы видим, это и есть жизнь.

Повторив в третий раз свою философскую максиму, Багира распахнула халат моей матери, наброшенный ею на себя прежде. Затвердевшие бурые соски и темные волосы внизу живота выделялись на белизне ее тела.

— Не возражаешь против еще одной партии в ремик? — с этими словами Багира обняла меня за талию и увлекла в комнату, к постели моих родителей.

Глава тринадцатая

1

Здесь рассказанной мною истории было предначертано завершиться.

Визит Багиры Шехтер, проливший неожиданный свет на фигуру Ледера, поставил последнюю точку в истории моей дружбы с главным героем этого повествования и возвестил начало новой дружбы, которая никому не может быть здесь интересна.

Но, как говаривала Агува Харис, лучшая подруга моей матери, связи между людьми подобны экземе. Требовательные, беспокоящие, занимающие тебя с утра до вечера в одно время, в другое они становятся вялыми и даже оставляют тебя в покое на долгие годы, но совершенно избавиться от них человек не может, пока жив. Так же и история моей дружбы с Ледером, которой, казалось, пришел конец где-то во второй половине пятидесятых годов, внезапно напомнила о себе в конце Войны Судного дня, высвеченная слепящей молнией еврейской судьбы, за которой обязательно следует долгий раскат грома.

2

Со времени чувственной иерусалимской ночи прошло чуть меньше двадцати лет, когда некоторые из героев собрались на финальную встречу, расхаживая, словно лунатики, по желтым полям аграрной полосы на западном берегу Суэцкого канала[435]. Неведомая им сила вела их к удивительной развязке, способной наделить смыслом некоторые из пережитых ими событий.

Хаима Рахлевского я встретил в свой первый день на Синае.

Весь предыдущий месяц, пока бушевала война, я находился в Западном Негеве, на временном военном кладбище возле кибуца Беэри. С юга туда днем и ночью прибывали грузовики, из которых выгружали тела погибших в боях, а мы копали для них длинные могилы в лессовом грунте. Когда поток грузовиков прекратился, наш командир решил, что мы с Лейбовичем отправимся в Африку и поможем похоронным командам переднего края, которые теперь искали останки пропавших в боях, прочесывая поля недавних сражений.

Под вечер мы оба прибыли к южному выезду из Рафиаха, где у перекрестка Авшалом к отправке на базы в центральной части Синая готовилась транспортная колонна из грузовиков, автобусов и автоцистерн. Вблизи точки сбора возвышалась пальма, за которой ухаживали даже в эти безумные дни. В ее корнях несколько лет назад были найдены останки Авшалома Файнберга, одного из подпольщиков НИЛИ, и в газетах писали тогда, что пальма выросла из косточки финика, находившегося в кармане у Авшалома, когда он был убит[436]. Теперь стоявший у дерева военный полицейский указал нам автобус, который следовал в «Тасу»[437].