Перья

— Этот металл получил свое название от слова «ирис», означающего по-гречески «радуга», — рассказывал Хаим. — Такое название было дано ему потому, что его соли отличаются разнообразной окраской. Сам по себе иридий имеет серебристо-белый цвет, и это очень твердый металл, принадлежащий к платиновой группе. Благодаря своей тугоплавкости он используется для производства электродов, и еще его можно встретить в кончиках перьев дорогих авторучек.

Выведя на наклейке буквы Іг, Хаим лизнул ее обратную сторону и поместил наклейку на маленький стеклянный флакон. После этого он спросил, догадался ли я уже, в чем состоит его замысел.

Вскоре мы стояли с ним у входа в тесную лавку, которая располагалась тогда слева от миссионерского магазина новозаветной литературы в нижней части улицы Принцессы Мэри. Хозяин лавки в очках и в заляпанном чернилами фартуке выслушал ученые объяснения моего товарища с легкой иронией, но также и с некоторым любопытством. Химический состав перьев, которые он продает и починяет, ему неизвестен, сказал нам хозяин, но у него имеется коробка с неисправными перьями, и он охотно пожертвует для создаваемой моим другом коллекции известное своей прочностью перо «Ватерман».

Ободренный радушием хозяина лавки, Хаим тут же задумал попытать счастья в лабораториях фармацевтической компании «Тэва» в квартале Баит-ва-Ган. Вернувшись оттуда на следующий день с раскрасневшимся от восторга лицом, он сообщил, что начальник лаборатории приветливо встретил его и, узнав о предмете его интереса, рассказал, что и сам он увлекся химией в детстве — увлекся настолько, что едва не лишился зрения в результате одного из своих экспериментов, в память о чем у него остался ожог на виске.

— Таких детей, как ты, нужно всячески поощрять, — сказал моему другу начальник лаборатории. — В вас заключено будущее нашей профессии.

Он устроил Хаиму обстоятельную экскурсию по своему царству и посвятил его в тайны изготовления лекарств.

На полке у Хаима красовалась свежая пожива: плотно закупоренный флакон, пробку которого удерживала стальная проволока. Осторожно встряхнув флакон с густой красно-коричневой жидкостью, мой ученый товарищ взволнованно сообщил:

— Это бром, чрезвычайно ядовитый элемент с удушающим запахом. В фармацевтической промышленности он играет очень важную роль.

Рядом с емкостью с бромом стояли еще два флакона, на одном из которых красовалась наклейка с буквой I, и Хаим объяснил мне, что находящиеся в нем фиолетово-черные кристаллы — не что иное, как йод. В другом закупоренном флаконе помещались мягкие на вид катыши оранжевого вещества, оказавшегося серой.

Расположившись на диване, Хаим с удовольствием взирал на свои новые сокровища. Мне он решительно запретил приближаться к ним. Предупрежденный начальником лаборатории, мой друг твердо знал, что к ядовитым веществам нельзя прикасаться голыми руками, нельзя вдыхать их пары и следует всячески оберегать их от огня.

Когда-нибудь, размышлял Хаим вслух, появится выдающийся химик, и он сумеет открыть один или несколько элементов, которых Менделеев не знал, но для которых, предвидя их существование в природе, специально оставил место в своей таблице.

— Новому элементу захотят дать название Виталий, — задумчиво сказал Хаим. — Но знаменитый ученый будет скромен и настоит, чтобы новый элемент получил название шалемий или ариэлий, в честь его родного города Иерусалима[294]

. Такое уже случалось в прошлом. Например, семьдесят первый элемент периодической системы Менделеева был открыт французским ученым и получил название лютеций, в память о древнем названии Парижа. А шестьдесят седьмой элемент, открытый шведским ученым из Упсалы, назван гольмием — в память о древнем названии Стокгольма.

Хаим пребывал в те дни в приподнятом настроении, дальнейший жизненный путь казался ему понятным. Он постоянно пропускал уроки и уничижительно отзывался о глупостях, которым нас учат в школе, причем особенное презрение выказывал в отношении уроков Талмуда и религиозного права. Эти уроки рассматривались им как попытка раввинов искусственным образом сохранить косный, невосприимчивый к новому образ жизни, которому так или иначе суждено остаться в прошлом.

Но постепенно ясное небо над его головой стали затягивать тучи. Прошло несколько недель, в течение которых он не сумел пополнить свою коллекцию ни одной новой находкой. Груда карточек с названиями недостающих элементов лежала у него на столе безмолвным свидетельством его неудачи. Хаим стал сердит и нетерпелив, от моих советов раздраженно отмахивался.

Однажды я увидел на полке в его комнате несколько новых флаконов и успел обрадоваться за него прежде, чем он дал мне понять, что повода для радости в данном случае нет. Свое решение Хаим назвал временным и малопочетным компромиссом, который, так он считал, серьезные ученые наверняка осудили бы как инфантильный способ преодоления трудностей.