Перо Адалин

Потрепав любимого отпрыска по голове, Антоний кивнул, стараясь не выказывать охватившей сердце нежности. Он не сводил с Грегори взгляда, пока тот не скрылся за поворотом, бегом преодолев лестницу. Вот он, будущий правитель, чью голову, словно плющ, обовьет корона, как только мальчику исполнится двадцать. Его детской наивности и легкости не суждено продержаться долго – потеря сестры, даже в юном возрасте, покроет тенью его мысли. Пусть она почти не уделяла ему внимания, всегда оставаясь тихой в компании пышущего энергией маленького братца, любовь мальчика была завоевана незаметно как для него самого, так и для его отца. Грегори, избавленный от бремени быть первенцем, рос нормальным и чуточку избалованным мальчиком. Мать Адалин и Грегори рано покинула этот мир, но передала детям все, что было в ней, – ее красота и кроткий характер перешли к старшей дочери, а любовь к жизни и преданность семье достались маленькому принцу.

Король Антоний любил своих детей настолько, насколько позволял ему суровый характер и статус монарха. Неся ответственность за все королевство и каждого подданного, его величество раз за разом ставил долг превыше семьи. И сейчас, когда его дети спускались по лестнице, держась за руки, он в очередной раз осознал, что обязан выплатить этот тяжкий долг: принести любимую дочь в жертву во благо своего королевства.

Принцесса, проводя время за вежливыми беседами с приглашенной к столу знатью, не заметила, как вечер стал ночью, а праздничный ужин неумолимо приблизился к своему завершению. Музыканты отложили инструменты, услышав призыв поднять бокалы. Советник Габор встал и, дождавшись тишины, произнес очередной тост, счет которым Адалин потеряла.

– Ваше королевское Высочество, принцесса Адалин. – Советник почтительно помолчал. – Вы – наша прекрасная надежда, наш драгоценный дар и ключ к мирному светлому будущему. От всей души благодарю вас за вашу жизнь. – В его глазах полыхнул отблеск свечей. – И с разрешения служителей Санкти преподношу вам подарок.

Двое слуг в ливреях внесли небольшой сундук, покрытый тонким резным узором. Разглядеть, что же именно там изображено, Адалин не смогла – слуга поднял крышку, и содержимое сундука полностью завладело ее вниманием. На бархатной подушке покоились десять украшений, по одному на каждый палец. Они назывались когтями – серебряные конусы, которые надетыми закрывают по две фаланги. Конусы плавно переходили в длинные, сантиметров в десять, когти, так похожие на когти диких животных. На каждом украшении имелась спиралевидная резьба, вдоль которой шла череда неизвестных Адалин символов. К слову, украшениями их звали лишь за неимением другого определения – острые длинные когти не давали и намека на красоту. Первое, что приходило на ум, – опасность.

«Вот и они, – обреченно подумала Адалин. – Когти для смерти».

* * *

– Ваше Высочество, меня зовут Клер, и я буду сопровождать вас в поездке. – Невысокая девушка поклонилась принцессе, и ее русая коса скользнула по плечу.

Адалин кивнула, глядя в окно. С момента, как первый луч солнца ознаменовал начало нового дня, десятки обитателей дворца занялись последним этапом подготовки к вечернему отбытию.

По коридорам бегали лакеи с багажом, а служанки с невероятной скоростью и чуть заметной дрожью в руках собирали необходимое для дороги. Смотрительница недовольно цокала языком, подгоняла наиболее медлительных, бранилась на провинившихся. Приготовления и не думали заканчиваться – в глазах Адалин суматоха слилась в один монотонный поток мельтешащих перед глазами людей. Новые служанки, которым выпала честь сопровождать Адалин, на протяжении всего дня выкраивали минутку для личного знакомства с принцессой. Одной из них была Клер – спокойная и собранная девушка, которая сообщила принцессе, что король ожидает дочь в картинной галерее.

Расторопные служанки уже облачили Адалин в дорожный наряд: алое платье с вышитыми серебряными нитками грозными орлами. Вкупе с металлическими когтями на пальцах ее одеяние выглядело законченной картиной. Неудивительно, что эту хищную птицу так часто изображали на королевских нарядах. «Символика, традиция», – устало подытожила Адалин, открывая двери галереи. Запястья противно потянуло – руки никак не хотели привыкать к когтям.

Галерея была пронизана лучами заходящего солнца, а его величество стоял у окна внушительной черной тенью. Его взгляд был обращен к картине, на которой Адалин узнала свою мать. В галерее помимо отца принцесса заметила двух стражей, склонившихся перед ней, едва она переступила порог комнаты.