Перо и крест

Пример нелепых заблуждений Ломоносов находит не у кого иного, как у самого Августина Блаженного (основоположника католической догматики), отрицавшего возможность существования антиподов. „Что есть Америка, напрасно он не верил!" - восклицает поэт, говоря о чествовании Августина в американских католических храмах. Обращаясь к отечественным священнослужителям, Михаил Васильевич прямо сравнивает их с Августином:

Он слово Божие употреблял напрасно,

В Системе света вы тож делаете власно (аналогично. - А. Б.).

Из-за задержек с изданием „Письмо о пользе стекла" со вставным экскурсом в астрономию было вручено императрице в рукописи; в марте 1753 года оно все же вышло в свет отдельным изданием. Духовное ведомство проглотило отповедь академика, но отнюдь не смирилось с гелиоцентризмом. Поводом для нового выступления Синода стало появление основанного по предложению Ломоносова академического журнала „Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие".

Согласно докладу Синода императрице, этот журнал печатает богохульные произведения, „многие, а инде и бесчисленные миры быти утверждающие, что и Священному писанию, и вере христианской крайне противно есть, и многим неутвержденным душам причину к натурализму и безбожию подает".

16 сентября 1756 года Ломоносов получил новый удар. Куратору Московского университета И. И. Шувалову была возвращена рукопись русского перевода поэмы А. Попа „Опыт о человеке" с указанием, что „к печатанию оной книги Святейшему Синоду позволения дать было несходственно", ибо „издатель оныя книги ни из Священного писания, ни из содержимых в православной нашей церкви узаконений ничего не заимствуя, единственно все свои мнения на естественных и натуральных понятиях полагает, присовокупляя к тому и Коперникову систему, тако ж и мнения о множестве миров, Священному писанию совсем не согласные".

Переводчиком книги был профессор Н. Н. Поповский, любимый ученик Ломоносова. Михаил Васильевич лично следил за переводом, одобрил его и представил Шувалову как образцовый. Попытка Ломоносова и его покровителей защитить издание привела к новому поражению научной мысли. „Исправление" книги поручили московскому архиепископу Амвросию - и когда она в 1757 году вышла в свет, оказалось, что стихи Попа о Коперниковской системе и множественности миров не просто исключены, но заменены противоположными по содержанию виршами самого Амвросия!

Амвросий Зертис-Каменский, архиепископ московский и калужский

Ободренный запрещением перевода Поповского, Синод перешел в развернутое наступление на науку. 21 декабря 1756 года духовное ведомство представило императрице подробный доклад о вредности для православия гелиоцентрических воззрений. Синод испрашивал именной указ, согласно которому следовало „отобрать везде и прислать в Синод" издание книги Фонтенеля (1740 год) и номера академических „Ежемесячных сочинений" 1755 и 1756 годов, а также строго воспретить,,,дабы никто отнюдь ничего писать и печатать как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном и с честными нравами не согласном, под жесточайшим за преступление наказанием не отваживался".

Гедеон Криновский, епископ псковский и нарвский

Прямо против Ломоносова была направлена читанная перед императрицей и изданная в том же 1756 году проповедь „придворного ея величества проповедника иеромонаха Гедеона" (Криновского). Кляня „натуралистов, афеистов и других богомерзких", монах-царедворец намекал, что „за свои дела отвещать должны" и те, что украшен „рангами, достоинством и богатством", высмеивал ученых как „безразсудных Адамовых деток". Всех этих поводов было более чем достаточно, чтобы Михаил Васильевич не мог смолчать [10].

Он взялся за перо - и вскоре вся Россия хохотала, читая разлетевшуюся по стране во множестве списков эпиграмму „Гимн бороде", которую переписывали в Петербурге и Москве, Костроме и Ярославле, Казани и других городах, даже в Красноярске и Якутске. Ломоносов точно выбрал главную свою цель - невежество служителей духовного ведомства и основной образ - длинную бороду, ношение которой Синод рассматривал в то время как непременную обязанность духовных лиц. За эту бороду академик и дернул со всем своим стихотворческим талантом и остроумием.

Мрачно уставив бороды в пол, члены Святейшего синода разбирали содержание столь распространенных в народе „пашквильных стихов", начало которых звучало, как ода:

Не роскошной я Венере,

Не уродливой Химере

В имнах жертву воздаю:

Я похвалну песнь пою

Волосам, от всех почтенным,

По груди разпространенным,

Что под старость наших лет

Уважают наш совет.