Перо и крест

Хворостинин глубоко прозревал изменения, происходившие в Шуйском, царившем в Москве, когда против него поднимались одна за другой земли Руси, толпы искателей поживы из Речи Посполитой и Швеции заполоняли страну. Как и Годунов, царь Василий метался от благочестивого украшения храмов к чародейству и гаданию, „неверием от многого сетования объят был и в буйство уклонился", стал прислушиваться к „ложным шептаниям" и „своих людей оскорбил, злосердием движим". Оскорбляя православных, он окружил себя толпой лживых наветчиков, „изменив свой первоначальный обычай", и долго безуспешно боролся со своими врагами.

Свержение Шуйского с престола было весьма неоднозначным событием: ведь неспособный одержать победу над восставшими против „боярского царя", царь Василий все же олицетворял собой единство пусть и охваченного междоусобием государства. Когда прославленный воевода князь Федор Иванович Волконский „и с ним иные мелкие дворяне", не испугавшись жестокой расправы над участниками предыдущих заговоров, схватили Шуйского прямо во дворце, гражданская война в России вошла в решительную и самую кровавую стадию.

Размышляя над этим событием, князь Хворостинин признает, что Шуйский дал основания для ненависти к себе и не случайно „в пятое лето державы его наполнились лютой ревностью" люди на него и братью его, поднялись от бояр и до простолюдинов, но, считает автор, их нельзя одобрить, - поднялись, „подстрекая и подущая малоумных и не имеющих страха Божия, полагающих свет во тьму, называя горькое сладким и сладкое горьким, не боясь крестной клятвы, завистью и гневом отлучили царя от престола".

Эта оценка тем более удивительна для того черно-белого времени, когда в ожесточении борьбы люди склонны были делить всех только на друзей и врагов, что сам Хворостинин сильно пострадал от царя Василия. „Как ты был при Ростриге (Лжедмитрии I. - А. Б.) у него близко, - гласило обвинение Хворостинину, - и ты впал в ересь, и в вере пошатался, и православную веру хулил, и постов и христианского обычая не хранил, и при царе и великом князе Василии Ивановиче всеа Русии был ты за то сослан под начало в Иосифов монастырь" [4].

Три или четыре года молодой князь провел в заточении в цитадели иосифлян - Иосифо-Волоколамском монастыре, стоявшем в первых рядах борьбы против „еретичества". Падение его политического врага - Шуйского - освободило Хворостинина из заточения и позволило ему вернуться в Москву. Следовало подняться не только над своим временем, но и над собой, чтобы оценить свержение Шуйского как преступление. Даже современные нам историки считают стремление Хворостинина отказаться от односторонности оценок неестественным, манерным. Между тем для князя Ивана Андреевича это была не только хорошо продуманная, но и выстраданная позиция. Упорство, с каким он старался взглянуть на события и героев с разных точек зрения, не было искусственным литературным приемом: это был протест личности против грозящих уничтожить ее и весь мир политических и идеологических пристрастий.

Позиция Хворостинина особенно ярко проявилась в повествовании о патриархе Гермогене - одной из крупнейших фигур Смуты. Говоря о Гермогене, обычно вспоминают его пламенный призыв к всенародному ополчению против интервентов, за который он погиб в заточении голодной смертью. Этот подвиг обычно заслоняет сложные перипетии биографии Гермогена, ставшего архиепископом казанским еще в правление

Бориса Годунова, а в Москву приглашенного Лжедмитрием I, который даже ввел его в сенат. Правда, довольно скоро Гермоген примкнул к противникам самозванца и был выслан из Москвы за публичную критику его католических симпатий. На патриарший престол Гермоген был возведен волей Василия Шуйского, которому преданно служил. Именно Гермоген руководил расправой над Хворостининым, так что у того были все основания негативно отозваться о патриархе. И все же в „Словесах дней, и царей, и святителей Гермоген - наиболее положительный герой!

При Шуйском, писал князь Иван Андреевич, Гермоген „украшал святой патриаршеский престол". „Видел добрый пастырь царя малодушествующего, много помогал ему своим искусством и не смог спасти того, ради которого принял от всех людей многие беды". Гермоген, по словам Хворостинина, был „истинный пастырь наш и учитель изрядный". Князь Иван не хотел обманывать читателя, представляя Гермогена идеальным духовным вождем. Как и все русские люди в Смутное время, патриарх испытывал колебания и делал ошибки. В ряде случаев паства ополчалась на высшего иерарха, в свою очередь Гермоген выступал против большинства. Иногда патриарх „уязвлялся страхом перед людским шатанием, иногда безстрашием украшался". Главное - он являлся кротким учителем, кротостью поучая людей следовать божественному уставу.