Перочинный нож

Но они не дали. Они приняли мой жест за ответ. До чего же досадно! И тотчас спрятали ту бумагу. И сами отступили от окна. Все! Не оставили хотя бы одну яблоню - так, на всякий случай. И пленка - или там завеса - тут же разгладилась. Картина вновь стала плоской. На ней были только яблони. И ночь. На соседнем участке залаяла собака.

Как я продрог! Ведь на мне была только пижама. Во время цветения яблонь в нашей местности ночи обычно очень холодные. Часто случаются заморозки.

А тут еще этот проклятый соседский пес! Но коль скоро об этом зашла речь, разберемся еще раз спокойно, что тогда можно было бы сделать. Причем по-честному. Словами ведь немногого добьешься, это-то ясно. Они сразу смекнули бы, что все это пустые отговорки. Из вежливости, может, и стали бы слушать, но про себя бы решили: он ведь не понимает, о чем речь. Все слова - ложь! Потом сам же сгоришь от стыда.

Представьте себе, что бы получилось, если бы я взял со стола перочинный нож. Есть у меня такой ножичек, я пользуюсь им для разрезания книжных листов. Он всегда лежит у меня на столе, всегда под рукой. Ножичек очень острый, я за этим слежу. Подтачиваю его на бруске у себя в кухне. Им же я обрезаю и заусенцы у ногтей, прошу прощения за такую подробность. Представьте себе, пожалуйста - такая мысль сама собой напрашивается, - что я схватил этот ножик, чтобы прорезать ту картину или там пленку. Как раз в том месте, где она вздулась и была особенно сильно натянута. Правда, еще неизвестно, удалось бы мне пропороть эту пленку перочинным ножом или нет, но предположим, что удалось. Само собой разумеется, надрез я бы сделал самый маленький, так сказать для пробы. Только чтобы проверить, не будет ли тогда понятнее, чего хотят от меня они, толпящиеся с той стороны окна. Нет, не чего хотят - это они написали черным по белому, - а только чтобы попытаться хоть как-то принять участие в их беседе.

Нет, риск был бы слишком велик. Я отбросил нож. Поймите меня правильно: я не из пугливых. И если уж я привык проводить ночи в одиночестве, к тому же без сна, значит, я привык идти на некоторый риск. Но речь не обо мне; я думал об опасности не для себя, а для тех, что снаружи.

Видите ли, даже если вы решили прорезать совсем маленькую щель, где гарантия, что перочинный нож не пропорет все насквозь и не искромсает все в клочья? Все! Ведь пленка на выпуклости была натянута до предела. Страшно натянута. Едва не лопалась.

И это было бы еще не самое страшное. Было кое-что и похуже. Ведь те, снаружи, изо всей силы прижимались к пленке, чтобы быть ко мне поближе. Нельзя было с этим не считаться. Что, если бы я своим ножом поранил кого-нибудь из них? И из разреза полилась бы кровь? Сперва лишь несколько капель, потом все больше и больше. И рану я не смог бы ни перевязать, ни заклеить пластырем.

Нет, я был не вправе совершить такое. Уж не обижайтесь.