Пером и шпагой

В русском лагере уже спали, только возле одной офицерской палатки еще долго трещал костер. Шла игра в карты. А поодаль, вдрызг проигравшийся, сидел Григорий Орлов. Было ему скучно, и нехотя жевал он краюху черствого хлеба.

— Черти! — просил иногда. — Дайте и мне метнуть.

— Икрой, что ли, метать будешь? — отвечали ему игроки.

Денег и впрямь не было. Аргамаков сдуру предложил:

— Гришка, приволоки нам сюда адъютанта Фридрихова! Мы тебе за это, ей-ей, все долги скостим и еще вина поставим…

Орлов молча отошел от костра. Вскоре послышался мягкий топот копыт — по краю дороги легкой тенью пролетел всадник.

Игроки, побросав карты, вскочили на ноги:

— Гришка! Ты что, рехнулся?.. Мы пошутковали, Гришка!..

***

Фермер был разбужен матерной бранью часовых. Кто-то барахтался в приделе шатра, отыскивая заполог. Шпоры разрывали голубую парчу. В курятниках забеспокоились куры. Фермер прижег одну свечу от другой, взвел тугие курки пистолета.

— Ну-ну, — сказал. — Кого там нечистая сила несет? Ввалился к нему Орлов и скинул с плеча своего, будто мешок, прусского офицера. Вырвал кляп ему изо рта — представил:

— Адъютант королевуса прусского.., граф Шверин!

— Хорошо, голубчик, — зевнул Фермор. — Но что же вы, не спросясь, меня перед баталией будите? Идите, не мешайте…

Граф Шверин был очень удивлен, когда его похититель сказал на добротном немецком языке:

— Любезный граф, вы ложитесь на спину, а я преклоню вам голову на живот… Что поделаешь, — говорил Орлов, устраиваясь поудобнее, — я не привык спать без подушки…

Фермера скоро опять разбудили. Был всего пятый час утра. За пологом шатра проснулся и принц Карл Саксонский, который страстно желал «проявить» себя в баталии, дабы заполучить от щедрот России корону герцогов Курляндских.

— Разбудите и барона Сент-Андре, — сказал Фермор. Подняли с постели представителя Вены при русской ставке. Сент-Андре срочно явился, позевывая сладчайше, в роскошном халате и атласных туфлях. Над ланкартами трепетно дымили свечи.

— Что случилось? — спросил Сент-Андре.

— Нас окружили, — сообщил Фермор. — Король отрезал нас поначалу от Румянцева, отсек и от связи с вагенбургами. Фридрих стоит так близко, что я затылком чувствую его дыхание.

— Надо менять весь фронт, — посоветовал Сент-Андре. — И старайтесь поскорее разломать каре, построенное нами. Войска следует выводить в обычную линию…

— Вы так находите, барон? — нахмурился Фермор.

— А иначе.., сложить знамена! — подсказал принц Саксонский.

Лагерь ожил. Перестроение, столь спешное, вызвало замешательство. Вторые линии войск становились теперь первыми. Первые — вторыми. Каре с треском разламывалось. Левый фланг становился правым флангом. Офицерам, особенно полковникам, спросонья предстояло быстро переубедить себя в правилах диспозиции. Разом все оказалось наоборот. Великая неразбериха в обозах уже началась. Артиллерия путалась среди повозок…

Перестроение продолжалось до утра, но так и не закончилось. Король ждать не стал и открыл сражение — решающее сражение Семилетней войны, которое вошло в историю народов под названием — Цорндорф!

ЦОРНДОРФ

Рано-рано утром, еще не рассвело, Фридрих проехал через свой компанент, говоря солдатам:

— Враг жесток и опасен. Будьте же беспощадны и вы! Сегодня мы должны забыть о жалости к побежденным…

Теперь, когда все было решено, он не спешил, и баталия! началась лишь в девять часов утра. Никто из генералов Пруссии никогда не знал — как откроет Фридрих сражение.

Но у короля был давний излюбленный прием, проверенный в викториях.

— Косая атака! — провозгласил он…

Русские священники еще проезжали вдоль рядов своих войск — верхами на лошадях, с хоругвями, кропили воинов водицей с рыжих метелочек. Солдаты вынимали кожаные манерки, наспех делали глоток-другой водки и кричали согласно:

— Виват Россия-а!..

Цорндорф уже горел, разделяя противников. Гусарские эскадроны Фридриха обходили русский лагерь во флангах. Неторопливо переползая через холмы и балки, неумолимо двигался классически четкий прусский строй. Медленно развернулся он в линию боевого порядка.

Над соседним лесом, за которым протекал Одер, радостно взлетели розовые от солнца аисты. В руках полковых тамбурмажоров, небывало вспыхивая, крутились под музыку нарядные штанги — все в бахроме и золоте, в лентах алых, в серебряных кистях.

Дум-ду-ду-дум… Ду-ду-дум! — грохотали барабаны.

Пруссаки подошли ближе, и тогда умолкла страшная молотьба палок по тугим шкурам барабанов. На смену им вдруг тоненько и нежно, почти миролюбиво запели плаксивые гобои: lch bin ja, Herr, in deiner Macht… «Господи, я во власти твоей. (нем.).» Но русские стояли тихо — ни возгласа, ни жеста; только перемнется кто-нибудь с ноги на ногу, и тогда противно чавкнет под ногами сырая земля.

Сент-Андре, приглядевшись к прусскому строю, заметил:

— Что ни говори, а зрелище великолепное!.. Фермер только что переставил заново батареи — фронтом на противника, и лафеты засели в кочках болота. Русские стояли плотной массой, как стенка… Король оторвал от глаз трубу.