Перплексус

«Вложенное дежа вю» — так для себя назвал случившееся Виам, понимая, всё произошедшее — это одна большая мозаика, сложенная из множества реальностей мультивидуума. Парень не собирался искать этому какое-то объяснение, а просто принял, как данность — он снова испытал уже пережитое, но уже в иной роли, и это был тот самый момент, который обычно описывают словами «жертва стала охотником». Виам устранил Дубликата, часть реальности которого он прежде принял за свою.

По факту, никакой ценности, эта информация в себе не несла, кроме убеждения, что смешение происходящего, времени и воспоминаний, как спиральная петля, замыкалась на нем. Поэтому парень абсолютно не представлял, чего ожидать — ни от событий, ни от себя самого, потому что и то, и другое было непредсказуемым. И если первое ещё хоть как-то прогнозировалось, то собственные действия в различных ситуациях — нет, ибо некоторые знания, умения и факты всплывали и проявлялись сами собой.

Дважды выстрелив в сидящего на полу Дубликата, Виам почувствовал, как завибрировала его татуировка. Он задрал рукав, чтобы посмотреть на неё, но не успел, так как из секции, которую он покинул, к нему уже бежали ещё три Фискала.

Увидев их, парень принял мгновенное решение — в два шага разбежался и выпрыгнул в окно.

Упав на платформу, Виам быстро вскочил и побежал, но тут же остановился, так как понял, что скрываться было уже не от кого.

Вместо Экспресса, на котором он сюда прибыл, с путей с глухим скрипом медленно трогалась обветшалая, насквозь проржавевшая конструкция, напоминающая давно списанные или заброшенные вагоны.

Состав удалился, а парень, проводив его глазами, обнаружил, что находится на перроне мрачной, пустой станции, похожей на большой, когда-то процветавший вокзал.

Такие места, как правило, имели свою особенную, одну для всех атмосферу: вечная суматоха дорожных картин с гудками паровозов, которые изредка прерывали общий гул людской молвы, запахом из привокзальных закусочных, брани носильщиков, очередями у бюро справок и касс, повторяющимися объявлениями и обязательной спешкой.

Но, на самом деле, для каждого это место бывало разным. Оно могло звучать, как долгожданная встреча, с её громкими радостными вскриками, или вынужденное расставание, с тихими, безжалостно забитыми в самый дальний угол души эмоциями.

Оно могло ощущаться, как долгий поцелуй и жар закипающей от объятий крови, или остаться уже постывшим ожогом на губах и кончиках пальцев.

И ещё оно могло быть вкусным — таким сладким, что от счастья забывали обо всём на свете, или таким кислым, что забывать обо всем на свете приходилось под солоноватый привкус горьких слёз.

Однако ничего подобного здесь не было. Здесь вообще никого и ничего не было, кроме той самой одной, но какой-то тяжелой, пресной, скомканной до бесформенной атмосферы, которую человек ощущает, когда ему не рады. И этому, пожалуй, не стоило удивляться — в Карантине вряд ли были кому-то рады. Действительно, ну кто, в здравом уме, будет рад ошибкам и связанными с ними проблемам?

«Мне было сказано, что эта остановка будет только моей. Значит, для всех остальных пассажиров, её попросту не было. А, может, её не было и для меня, и я оказался в реальности мертвого кота Шрёдингера?» — подумал Виам, внимательно осматриваясь.

Он стоял в столбе рассеянного неяркого света, который зажегся сверху, как только молодой человек оказался здесь, и следовал над ним, куда бы тот ни направился. Столб покрывал его и землю в радиусе, не превышающем расстояния вытянутой руки. Издалека могло даже показаться, будто прожектор освещал артиста, вышедшего на затемненную сцену.

Парень снова посмотрел по сторонам, а после перед собой. Вокруг всё выглядело каким-то плоским, словно он смотрел на фотографию. В конце перрона, на черной стене какого-то здания, висела огромная с тусклой подсветкой надпись «урБАН», больше похожая на вывеску пафосного ночного клуба, и была единственным, что сразу привлекало к себе внимание.

По остальным платформам, где не было ни души, гулял ветер. Он слегка поднимал пыль и швырял мелкий мусор вниз, на свободные пути, которые с одной стороны заканчивались тупиком, а другой упирались в арки, с непроглядной темнотой вместо проемов.

— Долго ещё? — внезапно сказал некто.

— Ух, чёрт! — вырвалось из уст Виама, который едва устоял на подкосившихся от испуга ногах. Его глаза моментально выхватили из полумрака силуэт одиноко сидящего на кованой лавке человека, которого он не заметил.

— Что? Я не… — начал говорить парень.

— Садись, — перебил его человек, выдохнув дым и отложив газету.

«Зачем?» — хотел спросить молодой человек, но посчитал, что вопрос прозвучит глупо. Тем более, Виам держал в уме, где и по какой причине он находился.

Скамья была выкована весьма необычно — одна её половина была противоположна другой, то есть смотрела в другую сторону. Виам не стал её обходить и присел так, что с незнакомцем они оказались валетом по отношению друг к другу.