Перс

Однажды я познакомил Штейна с Гаджи-дервиши, после чего мы оба стали приходить к нему на море. Штейн аккомпанировал на таре. О, как деде пел! Как мог в немощном старческом теле храниться такой молодой, полный силы голос!.. «Симург» — так Штейн высокопарно назвал наше трио. Я учился на кеманче — неловко, сбиваясь, но я старался. Штейн терпел, потому что это была его идея — увлечь меня. В конце зимы мы выступили с часовым концертом в школьном актовом зале. А в марте мы хоронили деде. Был шторм. На кладбище бились и скрипели калитки оград. Ветер валил с ног, слезы быстро высыхали. Я вышел с кладбища. И поддался ветру — подпрыгнул, распахнув куртку, как мы делали в детстве, и пролетел вперед три шага…

Штейн однажды принес на урок магнитофон. Он пошелестел пленкой, заправил в протяжный механизм, щелкнул тумблером. Сквозь шипение и цоканье шумов раздался тягучий крик, вдруг на излете обретший мелодическую окраску, просев и утолщившись, он закачался пульсацией, возрос биением, вновь сорвался на дискант, взмыл — и я услышал кульминацию «Баяты Шираза»… Пленка порвалась, затрепалась по бобинам. Штейн победно посмотрел на нас, каждому взглянул в глаза. Он сиял.

— Кто догадается, что мы сейчас слышали? — спросил он. Помолчав, судорожно вдохнул:

— Мы слышали сейчас пение клетки. Недавно ученые обнаружили, что оплодотворенная клетка издает акустические волны. Они сумели их записать. Мой друг привез эту пленку из Московского университета. С конференции.

В конце урока в доказательство Штейн поставил пластинку, щелкнула и зашуршала иголка, но я выбежал из класса, с горящим лицом.

— Мугам — это гимн любви и отваге человека перед Богом… — услышал я из-за дверей слова Штейна.

Была еще Гюнель, девочка, в которую я был влюблен, она была моим мугамом… Волейбольная площадка у самого моря. Школьный субботник. Я выкрасил белой эмалью стойки сетки, судейское сиденье. Белые вертикали с крючками, выгнутые перила, ступени, ослепительные горизонтали, скудная роскошь белого на голубом. На следующий день после уроков я попросил Гюнель пойти со мной к волейбольной площадке, я помог ей залезть на судейское кресло.

Полоса зеленого моря, клочья пены прибоя над разбитым штормами парапетом, белые дуги, уходящие в сгущающийся ультрамарин, и девочка с поднятыми локтями, сжимающая на затылке полощущиеся в ветре волосы, смущенная улыбка, взметнувшийся подол, босые лодочки ступней. Лунное солнце ее взгляда и сейчас озаряет меня мугамом. Баяты Шираз! Любовь моей жизни.

Осенью нарастал норд, бесновался, бежали низкие тучи, беременные снегопадом, и стойки, дуги пустого сиденья гудели, дрожали под шквалом; стальное море вспыхивало стадами бешеных бурунов.

2

…12 апреля 1870 года из Лондона в Калькутту по телеграфу были передан текст гимна «Боже, храни королеву» и табель зарплаты телеграфистов. Линия Лондон — Берлин — Киев — Одесса — Керчь — Батуми — Тифлис — Тегеран — Карачи —

Калькутта пронзала Европу, преодолевала Кавказ, рассекала прикаспийские степи, всю Персию. Многотысячная цепочка телеграфных опор десятилетия была единственной магистралью, покрывающей данное трансконтинентальное протяжение. Успех передачи телеграфного сообщения зависел от состояния ретрансляторов и погоды, то есть температуры нагрева меди.

Велимир Хлебников, произведя разведку местности в южных пределах Баку, собирается идти в Калькутту по телеграфной линии — от столба к столбу. Он уже пробовал. Весь день шел от опоры к опоре вдоль моря, заглядываясь на хищных птиц, облюбовавших телеграфный насест. Ночью смотрел на звезды. Наконец надоело и вернулся с аробщиком, везшим на продажу медную утварь.

В это время в юго-восточной степной области Персии, расцвеченной алыми полями тюльпанов, одинокий всадник, замотанный платком по глаза, приблизился к одной из телеграфных опор. Вдали джейраны вспорхнули с колен, на бреющем перелетели к новой лежке. Немецкий разведчик Густав Васмус стреноживает коня, вынимает из сумки телеграфный аппарат и приготовленную шифровку, разматывает клеммы, забрасывает с нескольких попыток. Но что-то не клеится, и ему приходится взобраться по опоре. Последний участок оснащен препятствующими штырями и доставляет много хлопот. Васмус посматривает на часы, поджидая 13:17 — начало передачи по линии Берлин — Стамбул.

Набросав в записную книжку текст, Васмус дожидается своей очереди и с помощью стрелочного телеграфа, изобретения Сименса, проворно туда и сюда поворачивая диск, передает очередной запрос о помощи.

Сокол садится на провода, ничуть не опасаясь человека.

Англичане перехватывают эти сообщения, но не могут ни расшифровать, ни локализовать: степь необъятна, кони медленны.

Васмус аккуратно отсоединяет клеммы, сворачивает и оглядывается окрест. На горизонте появились две точки, в бинокль ясно: две кибитки кочевого племени. Что заставило людей сняться с тучного пастбища, искать другое?

Васмус кланяется соколу (перенятое у местных племен священное отношение к этой птице), поправляет пенсне, тщательно заматывается платком и пришпоривает коня, поднимает его в рысь.