Перс

Дженгель — лес; дженгелийцами во все времена в этих краях называли партизанов, «людей леса», слово это обладало романтическим ореолом, как имя Робин Гуд. Дженгелий-цы в 1920 году пожелали включить Персию в коммунистический интернационал. Народно-революционное движение, подкрепленное интеллигентными персами, перенявшими у русских марксизм, оказалось ослаблено личным противостоянием революционных лидеров — Эхсан Уллы-Хана и Ку-чик-Хана. Эхсан Уллу-Хана поддержали Советы. А именно — Яков Блюмкин, которого его покровитель Лев Троцкий, как в сказке, во искупление дела Мирбаха посылал за тридевять земель разжигать мировую революцию. Кучик-Хан (медвеже-подобный, косматый дервиш) показался Блюмкину, в отличие от рационального Эхсан Уллы-Хана (нервное лицо, бреет щеки), слишком мистически настроенным и потому слишком бескорыстным; в то время как его ближайшее окружение, напротив, страдало корыстолюбием, на каждом шагу предавая революцию. Тем не менее с Кучик-Ханом велась работа, работали с ним и Абих, и Блюмкин. Член Реввоенсовета Кавфронта Серго Орджоникидзе и комфлота Федор Раскольников, завладевший в походе на Энзели судами Каспийской флотилии, которые были сюда приведены деникинцами, наградили Кучик-Хана орденом Красного Знамени и получили от него согласие провозгласить образование Персидской советской республики. Эхсан Улла-Хан долго был зависим от соратника, набиравшего в народе популярность благодаря своим мистическим прозрениям. Притом что сам Улла-Хан способен был в течение месяцев пробираться с малочисленным отрядом, без проводников, по горам, полным вражеских войск: голодать и бояться, продать маузер за два золотых, неделями жевать сырой рис, из речной глины слепить горшок, убить птицу, сварить плов, наконец найти приют в доме друга, узнать, что губернатор Зенджана получил приказ доставить его в Тегеран живым или мертвым, тяжело заболеть и скрываться сорок дней в эндеруне — во внутренних женских комнатах; кое-как выбраться в батрачьих одеждах в горы, быть схваченным дженгелийцами как разведчик — и расцелованным Кучик-Ханом. В дженгеле под руководством Мирзы Кучик-Хана был образован комитет Эттехад-э-Ис-лам, который, состоя из почитаемых моджахединов, руководил не только действиями лесных отрядов, но и распространял свое влияние на весь Гиркан. Под знаменем ислама комитет боролся против англичан и шахских казаков. При моджахединах находились несколько немецких инструкторов, последовательно продолжавших дело великого разведчика Густава Васмуса, заклятого врага Британской империи. Кучик-Хан крепко дружил с муллами, широко проповедовавшими его воззрения, и издавал газету «Дженгель», которая редактировалась в лесу, а печаталась в Реште. Методы борьбы и противостояния были незатейливыми. Капитан английской контрразведки Ноэль похищался по дороге из Баку и исчезал в лесу под конвоем. Английские агенты захватывали лидера социалистов Сулейман-Мирзу и отправляли его через Бомбей в Лондон. В ответ на это Эхсан Улла-Хан захватывал сэра Макларена, английского консула в Реште, и Уильяма Окшо-та, заведующего отделением Лондонского банка. Кучик-Хан считал, что такими действиями Эхсан Улла-Хан повергает дженгель в огонь. Однако сам вместе со своими комитетчиками широко торговал заложниками: брал какого-либо крупного помещика, феодала, предпринимателя и под угрозой заключения назначал выкуп — от пяти до ста тысяч туманов; если заложник артачился, то его забирали в лес на высидку, до уплаты. Продовольствие отрядам выдавалось крестьянами частью безвозмездно, частью приобреталось у них или отбиралось из помещичьих амбаров в счет обложения. Оружие покупалось у русских казаков или солдат, от пяти до пятнадцати туманов за винтовку. Эхсан Улла-Хан страдал тяжким унынием, от которого лечился курением терьяка, подсохшего сока, снятого с надрезов, которые были сделаны на незрелых коробочках мака. В решающем походе на Тегеран, уже в непосредственной близости от города, Эхсан Уллу-Хана посещает мистическое видение. До сих пор он мог только мечтать о подобном даре, которым в полной мере владел его соратник и соперник. Охваченный паникой после общения с ангелом, Эхсан Улла-Хан бросает свое войско, наступление гаснет. Эхсан Улла-Хан был исключен из состава реввоенсовета и предался опийному забвению. Вскоре между членами комитета Эттехад-э-Ислам возникла междоусобица, в результате которой часть дженгелийцев перешла на сторону шаха. К зиме остаток Гирканского фронта был загнан шахскими войсками в горы. Малочисленный отряд Кучик-Хана, истощенный длительными переходами и голодом, попал в бурю. 10 декабря 1921 года заледеневшее тело Кучик-Хана было обезглавлено его бывшим соратником Хала Курбаном, курдом (почти черный, в высоченной шапке, крест-накрест перепоясанный пулеметной лентой). Срубленная голова революционного дервиша была им доставлена Мохаммад Ха-сан-шаху. К ногам последнего из каджарской династии правителя ее бросил военный министр, русскоязычный казачий офицер Реза-Хан Пехлеви, который в 1925 году сам объявит себя шахом. Велимир Хлебников, бывший тогда в Персии под покровительством Рудольфа Абиха, ученика Блюмкина, и почитавший Кучик-Хана как пророка революции, как соратника по подготовке прихода Мехди (а только тот сможет предоставить себя — свое тело и личность — для воплощения Мехди, скрытого имама, властелина времени, кто станет словом и делом эпохи его царства), искал в снегах оставленное тело Мирзы, чтобы предать воскрешению. Четырехмесячный заработок Хлебникова за время военной экспедиции в Персии составил двадцать туманов, которые так и не отдал ему Абих (или отдал, но Хлебников, одолеваемый манией преследования, позабыл, а верный секундант Митурич страстно запомнил, как оскорбление, нанесенное полуголодному Хлебникову в комнате общежития Военной академии, выходившей окнами на храм Христа Спасителя). Эхсан Улла-Хан под прикрытием опийных потемок бежал в Баку. В тридцать седьмом году при аресте он погиб, отстреливаясь от чекистов. Так рассказывал нам Штейн, еще один ментор нашего детства, знавший в Баку сестру Рудольфа Абиха, о нем речь впереди. (Хашем впитывал каждое слово Штейна, я же многого не понимал и не принимал, как не имеющее отношения к реальности. Театр, на котором Штейн был сосредоточен, презирался мною, как королевство условности.)