Персеиды. Ночная повесть

Ну вот. Как-то много лет назад, летом, как уже хвасталась тут, я забралась на крышу, поймала взглядом поток, что чиркал небо, оставляя тоненькие золотые следы. И когда вдруг, хотя и через какое-то довольно продолжительное время, сбылось все, что мной было загадано, я поняла, что надо срочно делиться этим самым с друзьями. Как это так? Это ведь чудо, а чудеса не могут принадлежать одному человеку, я же не скупой рыцарь на самом деле. И тогда, накануне очередного августовского звездного дождя я написала объявление и поместила его у себя на страницах в Живом Журнале и в Фейсбуке. Мол, обращайтесь ко мне, ребята, смело что хотите загадывайте, у меня сбывается! А что, думала я, повеселимся. Ребята загадают себе чего-нибудь простенького: нового платья, щенка или пылесос к Новому году, ну или какого-нибудь там легкого заработка. Причем я была уверена, что там не будет пожеланий вроде «реальных бабок» или «чтоб мои враги сдохли конкретно», потому что хорошо знаю моих товарищей по перу и клавиатуре. Ребята откликнулись. И прочитав то, что они написали, я несколько дней не могла спать, не могла есть и пить, я, конечно, уже кроме шуток, хотела этого или нет, обязана была теперь лезть на крышу с этим огромным списком самых сокровенных пожеланий моих прекрасных и внешне таких благополучных друзей. Пожеланий шуточных и солидных, реальных или фантастических, забавных и серьезных. Причем таких серьезных и заклинающих, как будто Персеиды и я, примостившаяся на крыше как связной или посредник между землей и небом – таким гигантским таинственным небом, как будто мы – их последняя надежда. И я, конечно, проклиная себя за легкомыслие, полезла на крышу и читала вслух эти пожелания, произносила их как заклинание и, подсвечивая распечатанный список друзей и их просьб фонариком, молила за них небо и падающие звезды. Я говорила со звездами как с живым и понимающим собеседником. Понимаешь, говорила я, мальчик не ходит. Почему? За что? Он же ребенок – родился с абсолютной верой в справедливость – и видит, что все дети бегают, играют, а он – нет. Это разве правильно?

Или вот, слушай, неужели тебя вот такое не тронет:

«Чтобы солдат Гиль, который служит сейчас в Израильской армии, был смелым, но рассудительным и осторожным, был честным с друзьями и верным своему народу. И чтобы вернулся домой живой и здоровый. Гиль – мой сын. Мира».

А такое… Нет, ты слушай, слушай, эти письма не мне, а тебе, дорогое мироздание! И если что-то где-то я еще могла придумать или досочинить в этой книжке, то письма эти абсолютно подлинные. Вот, слушай:

«Хочу ребенка. Везде просила. Лечилась двадцать лет. И ничего. А вдруг звезды помогут? Попросите для меня, пожалуйста, ребеночка. А то мне уже больше сорока. Карине».

«Хочу, чтоб доктор Т. сказал мне 4 октября: что-то она у тебя не только не растет, но как-то даже уменьшается, даже исчезает. Боря».

«А можно попросить про котенка? Чтобы котенок-подобранец выжил. Чтобы поправился и ему нашлись хорошие добрые руки. (У нас три кота и две собаки.) Если нет, мы его оставим себе, конечно, только пусть выживет. Только пусть выживет. Мы уже четыре ночи спим по очереди. Пожалуйста! Гиджан».