Персеиды. Ночная повесть

Как-то зимой баба Надя купила у Клавы, где «у Нюмы», одну рыбу «попробувать», отнесла домой, ей понравилось, вернулась на рынок. А в магазинчике, в отделе том селедочном, уже собрались люди: базарный день, воскресенье, канун новогодних праздников, – идет бойкая торговля. У Клавы, где «у Нюмы». Там все особенное. Я же говорю – у нас люди в еде хорошо разбираются. И давай все спрашивать, а откуда селедочка, а кто солил, а когда получили. Тут в хор интересующихся и вступает баба Надя с сольной партией: я бр'aла! Гадость! не берите! Нафтой (то есть нефтью) воняет. Бельзиной (то есть бензином) и химияй. У в рот узять незя.

Разочарованные потребители под смущенным, извиняющимся взглядом продавца Клавы Игрушкиной покинули магазин. Баба Надя потопталась и, дождавшись, когда уйдет последний покупатель, перегнулась через модную витрину-холодильник с разной рыбой и прошептала:

– Клава, а ну быстро накидай мне усюда ув торбочку всю уселедовку, шо в тебя остал'aся. И давай швыденько мэни.

Вот такая у нас соседка. С тех пор мы дома называем селедку уселедовкой.

Оксана плачет, мол, баба Надя вламывается по утрам в их с Жеником комнату без стука и все повторяет, вот когда я умру, тогда будете себе хозяйничать. Когда я умру, тогда будете сажать цветы, где вам хочется… Вот когда умру, тогда будете переделывать комнаты. Вот когда – тогда, когда – тогда.

– И я не выдержала, – всхлипнула Оксана, – и спросила.

– Что? – похолодела я.

– Я спросила: «Когда?»

Я жду Персеиды и в бинокль вижу, как баба Надя таскает что-то по двору мелкое, складывает в кучку. И вижу, что тягает она какие-то тяжеленные железяки просто из конца в конец, из угла в угол. Туда потянет, погремит, оттуда тянет обратно, кладет железяку на прежнее место. Просто чтобы досадить и чтобы знали, кто главный. Вот же неугомонная!..

Как иногда случайная вроде бы вещь может изменить настроение, поведение и даже стиль жизни человека. Люди тут неподалеку, на углу нашего квартала, которые поселились совсем недавно, живут странно. Очень неприветливые. Им скажешь «доброе утро», а они не отвечают. И выражение лица: «Ты ваще кто ваще? С какова района?!» А нас с Кузьмичом ведь родители хорошо воспитывали: учили быть приветливыми, здороваться, уступать место старшим в общественном транспорте и в очереди, пользоваться носовым платком и держать в чистоте себя, одежду, мысли и намерения. Так что мы продолжаем радостно здороваться, чем вызываем еще большее раздражение и недоумение наших новых соседей.

Вообще, мы люди ужасно провинциальные и неторопливые. Живем в своем временн'oм пространстве. И как же трудно мне ездить по работе в Москву. Мне кажется, большей противоположности моему спокойному кварталу Сосновому Бору нельзя и придумать.

Вот, к примеру, у нас я выезжаю на встречу за пятнадцать минут и никогда не опаздываю. В Москве меня предупреждают, что если встреча в одиннадцать, то машина заедет за мной в девять. И не факт, что мы не опоздаем. Обычно я оказываюсь в Москве или поздней осенью, или зимой. Наверное, от этого она мне кажется уставшей, преждевременно постаревшей дамой, в старом, пропахшем выхлопными газами тяжелом влажном пальто, суровой, опасной, нерадостной, озабоченной чем-то мне непонятным, с ночными погонями, топотом, хриплым заполошным криком и выстрелами.

Я очень честно старалась полюбить Москву: знакомилась с милыми, теперь дорогими моему сердцу москвичами, ходила в маленькие семейные ресторанчики и там болтала с официантами о том о сем, бродила по улицам старого города и однажды, попав в сильный дождь, очутилась в толпе. То есть мне пришлось пробираться сквозь поток людей, которые спешили из выхода метро. Мало того, что выбраться оттуда не было никакой возможности, я еще была с зонтиком. И закрыть его нельзя было, он сберегал мою стрижку, специально сделанную для встречи с читателями. Как меня только не называли и куда только не посылали. А я продолжала поступать, как учила мама – извиняться.

– Извините, – отвечала я на очередную неприятную реплику. – Простите, пожалуйста, – опять просила я.

Вдруг кто-то тронул меня за плечо.

– Вы это серьезно? – спросил какой-то мальчик, по виду студент или чуть старше.

– Что?

– Крутитесь тут в толпе и просите у всех прощения. Вот вам уже зонтик сломали, вам за шиворот вода льется, а вы все извиняетесь. Серьезно? Или это флешмоб? Где-то скрытая камера, да? Аха-ха! Как я раньше не догадался, где-то скрытая камера! А для какого канала снимаете?

– Нет, – в отчаянии завопила я, – правда мне надо в метро, но я не могу выбраться из толпы!

Мальчик, все равно не очень-то и веря, потащил меня за руку. В толпе с моего пальто посыпались пуговицы, прическа была испорчена, но зато я была на свободе.

– Вот так и моя мама, – сказал мальчик, прощаясь, – как приедет, так со всеми готова заговорить. Почему-то она думает, что все такие же приветливые, как она, и все готовы остановиться и немедленно побеседовать о том, как сажать кусты крыжовника, чтобы ягода была крупная и прозрачная.

Так вот о наших соседях.