Персидский мальчик

Оно весьма отличалось от прочих. Регент Анти-патр, которого должен был сместить Кратер, послал к Александру своего сына, дабы тот защитил отца.

Все время регентства, все эти годы, начавшие отсчет с гибели царя Филиппа, царица Олимпиада ненавидела его, желая, на мой взгляд, только одного — править самой. Зная ее клеветническую натуру, нечего удивляться, что Антипатр решил, что все ее письма к сыну в конце концов приведут к тому, что Александр задумает вершить суд над ним. За десять лет он ни разу не встречался с Александром и не мог знать, как именно тот относится к писаниям своей матушки. Даже если отчаяние наконец довело его до крайней меры, приходится только удивляться, что у Антипатра недостало разумения не посылать к Александру своего сына Кассандра, если только регент все еще был верен царю.

Что бы Александр ни рассказывал мне о своем детстве, в этих историях постоянно возникал сей юноша — и всякий раз царь отзывался о нем с не поблекшим за годы отвращением. Они возненавидели друг друга с первого же взгляда и пронесли эту ненависть через все годы учения; однажды они просто подрались. Причина того, что Кассандр остался в Македонии, заключалась лишь в том, что Александр не хотел терпеть его в своей армии.

Впрочем, Кассандр помог своему отцу подавить какое-то восстание в Южной Греции и справился со своею задачей весьма неплохо; вне сомнения, теперь оба они надеялись, что сей славный подвиг послужит ему лучшей рекомендацией. Он прибыл после стольких лет, словно чужой человек; вот только Александр и этот незнакомец возненавидели друг друга с первого взгляда, как некогда в детстве.

Кассандр был самонадеянным рыжеволосым мужчиной, чье лицо украшали бледные веснушки и старомодная македонская борода. К тому же, разумеется, он не имел ни малейшего представления о жизни царского двора Персии. Признаюсь, я уже позабыл, что подобные ему люди еще где-то существовали.

Вне сомнений, зависть сотрясала его, сводя с ума. Тронный зал дворца был недавно обставлен заново для приема посольств; вкруг самого трона большим полукругом были расставлены кушетки с серебряными ножками, где во время приемов имели право сидеть дорогие царскому сердцу друзья — как македонцы, так и персы. Возвращение к древним традициям приема послов позволяло всему царскому двору встать за спинкою трона, а мое собственное место было сбоку от Александра. Потому я был там, когда Кассандр вошел, чтобы приветствовать царя. Пока все мы ожидали появления Александра, я заметил, как Кассандр посматривал на нас, евнухов: в его взгляде было столько желчи, что можно было подумать, мы — нечто вроде вредоносных паразитов.

Прием шел не слишком гладко. Из Македонии прибыли и другие посланцы, оказавшиеся истцами, принесшими жалобы на регента. Кассандр чересчур поспешно объявил, что все эти люди явились издалека затем лишь, чтобы скрыть свою неправоту за невозможностью доказать ее прямо на месте. Мне кажется, по меньшей мере одна жалоба была послана Александру самой царицей Олимпиадой. Только один человек на всем свете мог бы осудить ее в разговоре с Александром, и этот человек был уже мертв. Царь попросил Кассандра подождать, пока он не примет нескольких персов.

Какие-то варвары вперед него? Я видел, как Кассандр вскипел от ярости. Он шагнул назад, и персы, не получившие ранга царских родичей, пали ниц пред Александром.

Кассандр фыркнул. Не верно, как говорят некоторые, будто он рассмеялся в голос. Он все-таки был послом, которому вскоре предстояло продолжить переговоры. Неправда также и то, что Александр якобы ударил его головою о стену. В том не было нужды.

Истина в том, что насмешка Кассандра прозвучала вполне открыто; полагаю, гнев сделал его беспечным.

Он повернулся к своему спутнику, вошедшему вместе с ним, и указал пальцем, чтобы тот обратил внимание на особенно смешную деталь. Александр подождал, пока персы встанут, поговорил с ними и дал им разрешение уйти. Потом он сошел с трона, одною рукою ухватил Кассандра за волосы и уставился в его перекошенное лицо.

Я подумал: все, сейчас царь убьет его. По-моему, Кассандру пришла на ум та же мысль. Но все не так просто; это было превыше царской власти, превыше слова, сказанного оракулом Амона… Александр прошел сквозь огонь и тьму, и теперь ему всего-навсего было достаточно сделать это видимым. Кассандр смотрел на него, как птичка смотрит на подползающую змею, белый от чистого ужаса одного человека пред другим.

— Ты можешь идти, — сказал ему Александр.

Путь до дверей не мог показаться Кассандру близким. Должно быть, он понимал, что страх клеймит не хуже тавра, и все мы — нелюди, достойные одной лишь насмешки, — видели его столь же ясно, как если б оно было выжжено на его лбу.

Позже, оставшись наедине с Александром, я сказал:

— Ненависть, подобная этой, может быть опасна. Почему ты не отправишь его домой, в Македонию?

Царь отвечал мне: