Персиковый мед Матильды

– Ты… Не смей прикасаться ко мне, слышишь?! – зашипела она, судорожно цепляясь руками за рукава его свитера. – И вообще… Я знаю, ты ходил туда… к ней! К этой русской! На тебя так подействовал мой рассказ о том, чем они занимались в ее комнате с Михаэлем, или, быть может, ты захотел увидеть это собственными глазами?! Отвечай! – вдруг взвизгнула она, понимая, что потеряла своего Сашу, своего мужа, навсегда. Такое сильное чувство утраты захлестнуло ее, что она вся сжалась. Широко раскрытыми глазами она смотрела на побледневшего Сашу и не знала, что будет дальше – как жить, кому верить…

– Успокойся! Я просто прогулялся по замку. Не спалось. Вот и все. Ну что ты себе напридумывала?

И тут она вдруг поняла, что хочет сделать, и с силой, наотмашь ударила его по щеке. Затем по второй. И сразу стало легче. Хотя и страшно. Так страшно, что она даже не осознала, что уже успела пожалеть о том, что сделала. Он просто гулял по замку, а она напридумывала черт знает что!

– Ты не должна была этого делать… – произнес Саша тихо, не сводя с нее глаз.

Она подумала о том, что совершенно не знает этого человека. А что, если он тоже ответит ей ударом? Что, если он изобьет ее здесь, в этом тихом и весьма расположенном ко всякого рода злодействам месте?

Холодок. Вот что так неприятно и болезненно напомнило ей о почти забытом унижении, о той ране, которая должна была уже зажить, но теперь снова болела, ныла, накрывала ее с головой, как граничащее с вселенским ужасом отчаяние. Лева, Лев Иосифович, он был первым, кто доставил ей эту боль. Как-то вечером, забыв об осторожности и плюнув на все наставления, полученные ею от ее великовозрастного любовника («И не вздумай приходить ко мне домой, зайка, тебя могут увидеть, а нам с тобой эти неприятности ни к чему…»), она все же пришла к нему. Истосковалась, измаялась – он ей долго не звонил, не назначал встреч. Позвонила, и дверь открыла очень хорошо известная ей особа – учительница французского, Лариса Михайловна. Стройная, небольшого росточка, с чудными вьющимися волосами молодая женщина, от которой за версту пахло духами и пудрой.

– Тебе чего, Катя? – порозовев от смущения, спросила она, прикрывая на груди халатик (откуда в доме холостяка взяться женскому шелковому халатику?).

– Лев Иосифович дома? – вместо ответа спросила Катя, чувствуя, что ей немедленно следует испариться, исчезнуть, да так, чтобы ее потом долго искали и не могли найти, чтобы все переполошились, особенно – Лева.

– Да… То есть – нет.

На какое-то мгновение появилась надежда, что Катя ошиблась номером квартиры или «француженка» – родственница Левы, двоюродная сестра, скажем. Пришла, чтобы помочь ему по хозяйству, сварить суп или выгладить рубашки. Но тут появился он – за ее спиной, тоже в халате, и… взгляд его больших темных глаз – тяжелый, нехороший, убийственный, презрительный. Словно он хотел, чтобы она поняла: его предали. Она, Катя, – предательница. Ведь это она нарушила все правила, все договоренности и теперь сама обо всем пожалеет.

Тогда-то внутри ее что-то изменилось: образовалась пустота, оглушительная, похожая на обморок, на предчувствие смерти. Потом все как-то наладилось, он что-то ей объяснял: мол, коллеге негде было жить, он просто приютил ее, ее муж бьет или что-то в этом роде. Она рада была поверить. Словом, все было забыто. Вернее – ничего. Просто она сделала вид, что забыла. А потом была беременность, новые страхи, поток разочарований и, как следствие, вмешательство мамы, аборт, больница.

Катя смотрела на Сашу и спрашивала себя: испытывает ли она что-то похожее, разрушающее, с чем ни она, ни любое другое существо не сможет жить, и ответа пока не находила.

– Ты хочешь ударить меня? – подняв брови, спросила она ледяным тоном.

– Повторяю: ты не должна была этого делать. Я люблю тебя, я тебе не изменяю, у меня этого и в мыслях нет. Что с тобой?

В эту минуту за дверями послышалась какая-то возня… И Саша, словно вдруг забыв, что он только что говорил с Катей, словно вообще выбросив из памяти сам факт ее существования, стремительно вышел из комнаты. Катя – за ним, и последнее, что она увидела в глубине долгого широкого коридора, ведущего к лестнице, – исчезающие в зеленовато-синем полумраке фигуры. Саша и какая-то женщина. Это была Таня.

Не в силах вынести увиденное, Катя, зажав ладонями уши, закричала.

6. Москва

Она в который уже раз читала это короткое сообщение, не в силах поверить увиденному, и поняла вдруг, что случилось что-то непоправимое. С Катей – беда.

«Мама, я ухожу от Саши. Приеду, все объясню. Целую Катя».

Лена сразу же позвонила Оле и попросила приехать.

– Оля! Я получила сообщение от Кати. Мы вот все с тобой говорим, рассуждаем и понятия не имеем, как они проводят время. Как там Катя. Словом, читай…

Оля пробежала глазами сообщение.

– Сядь и успокойся. Ты, как всегда, паникуешь. Вот скажи мне: когда ты вышла замуж за своего Бориса, вы с ним никогда не ссорились?

– Оля, ну при чем здесь Борис?