Читаем Персона нон грата полностью

Персона нон грата

Космодром

(Илья Штемлер)

Рядовой боец военизированной охраны космодрома имени Артура Хейли — а попросту говоря, сторож Степаныч — принялся за обход объекта в двадцать ноль-ноль. Степаныч служил здесь больше сорока лет, еще с тех времен, когда «Артур Хейли» считался космодромом секретного типа. Сторож хорошо помнил, как сюда приезжало большое начальство, то и дело взлетали ракеты, а военизированной охране выдавали не только махорку, но и боевые патроны к праздникам. С тех пор многое изменилось. Пришел в негодность и обветшал стартовый комплекс, заржавели подъездные пути, а из хранилища водорода кто-то украл весь наличный газ. Степанычу предлагали уйти на космодром имени Ильи Штемлера, модный и красивый, но Степаныч не торопился, раздумывал. Все еще надеялся, что будет и на их стартовом столе праздник.

Повинуясь многолетней привычке, сторож осмотрел кабель-заправочную башню, гусеничный транспортер, газоотражатель. Все было на месте, кроме выносного командного пункта, который вынесли еще летом неизвестно куда.

— Ну, дежурим? — раздалось за спиной у старика. Степаныч крутанул голову и высветил незнакомца фонариком на быстрых нейтронах. Это был Финтич, новый начальник космодрома, назначенный неделю назад.

— Что это вам не спится, Олег Ягуарьевич? — вздохнул сторож, потирая спину, некогда обожженную радиоактивным топливом.

— Все, понимаешь, дела… — ответил начальник и протянул деду американские сигареты. — На, кури.

— Не дозволено, — отстранился Степаныч, почесывая затылок, некогда ушибленный третьей ступенью, отделившейся от ракеты. — Помнится, лет пять назад закурил тут один такой — как шарахнуло! — ноги у него пошли в перигей, а голова в апогее оказалась. Мериканцы твои свистели: неопознанный летающий объект объявился!..

— Сегодня можно, — подмигнул Финтич. — Представляешь, дед, скоро эшелоны с новейшим оборудованием повернут не на «Илью Штемлера», а к нам! Ну, пришлось попотеть, конечно… Всех заинтересованных лиц в дубленки одел, в пиджаки из кожи, вельвет…

— Ох, и попадет тебе, Олег Ягуарьевич, — покачал головой старик. — Гляди, сядешь!

— Посадка будет мягкой, в заданном районе! — засмеялся начальник. — Не дрейфь, старик! Завтра тебе боевые патроны выдадим!

— Да я… да за это… — Степаныч стал тереть правый глаз, выбитый стропами парашюта командного отсека.

Над космодромом имени Артура Хейли вставала луна, похожая на медную пуговицу от дефицитного в наших универмагах импортного блайзера.

Переулками Альфы Центавра

(Юрий Нагибин)

Я с моим другом инженером Матвеевым давно хотел смотаться на Альфу Центавра, побродить по ее старинным улочкам, похожим на тупики Пречистенки и Стромынки, поговорить с тамошними аборигенами. Но выкроить время не удавалось: то очередной сценарий про очередного великого композитора буксовал в недрах Госкино, то горела путевка в Северную Австралию, то Матвеев разбирал на части свою ракету и никак не удосуживался собрать ее вновь. И все-таки наступил счастливый миг отправления: взревели моторы, за стеклом иллюминаторов промелькнули переулки моего детства, такие родные, много раз описанные и переизданные, и черный космос обмотал наш корабль лоскутным одеялом своих галактик. Матвеев смело дергал рычаги управления, а я погрузился в извечные мысли свои о мире, о доме, о предназначении гения. «Что было у Пушкина с Фикельмон?» — эта мысль оказалась последней перед тем, как на меня навалилась тревожная дрема.

Альфа Центавра встретила нас теплым дождиком, такой знакомой земной грязью и запахом садовых фиалок (откуда они в такой пропасти?). Мы скакали с Матвеевым с кочки на кочку, лавируя между лужами, и были не рады своему путешествию, как внезапно прилетел местный житель на летающей кастрюльке. Его доброе светло-зеленое лицо сияло гостеприимством.

— Вы никак с Земли, граждане? — первым заговорил абориген. — Ну, добро пожаловать. Может, ко мне? Разносолов не обещаю, а чайкю вам налью.

Он познакомил нас со своей семьей. Такая жё зеленая, как и он, жена — немного сутулая, с добрыми натруженными щупальцами; двое детей — сын и дочь, как два огурчика с грядки, даже в пупы рышках, — любопытные, смешливые. Все они сели рядком и затянули свои народные альфацентавринские припевки.

— А у миленочка маво шупальцы пригожия… — выводила жена — тоненько, на каких-то ультразвуках, и дети вторили ей фальцетом и дискантом. А мысли неотступно возвращались к Земле, к людям, к новой заявке на новую книгу невыдуманных историй, десять печатных листов, договор на которую был уже подписан.