Персональное дело

   И главное, для чего? Я долго терялся в догадках, пока не последовало официальное разъяснение премьер-министра Валентина Павлова. Оказывается, таким обменом денег удалось предотвратить большое преступление против Советского государства. Дело в том, что международные финансовые воротилы эти крупнорублевки копили, надеясь ввезти их затем в Советский Союз, вызвать гиперинфляцию, свергнуть правительство, изменить существующий строй и произвести бескровную аннексию всей нашей страны, которая не получилась, а жаль, потому что в случае успешной аннексии мне бы тоже от нее что-то досталось.

   Судите сами. Знающие люди подсчитали, что в ходе павловской операции государство восемь миллиардов рублей выиграло, а три миллиарда потратило на саму операцию. Чистой прибыли пять миллиардов рублей, включая мои восемьсот рублей. Если перевести эти миллиарды и мои восемьсот рублей на доллары с вышеуказанным соотношением 1:18,5, получится приблизительно 270 миллионов долларов, включая мои сорок три доллара двадцать четыре цента и три в периоде.

   Вот какая интересная арифметика! Четыре маленьких островка стоят 200 миллиардов долларов. Россия не стоит и восьми, а аннексия всего этого вместе – и островов, и России, и других четырнадцати еще пока что советских республик – стоит всего лишь 270 миллионов долларов. Включая мои сорок три доллара с лишним. Как участник аннексии, эту сумму я мог бы легко приумножить. Территория СССР – это двадцать два миллиона квадратных километров. Если она вся стоит двести семьдесят миллионов долларов, то один квадратный километр обойдется участнику аннексии приблизительно в двенадцать долларов. Значит, я на свои доллары мог бы получить какой-нибудь небольшой островок километра в три с половиной квадратных. Островок я бы продал японцам миллиардов долларов за пятьдесят. Ну пусть даже вполовину дешевле. Все равно на эти деньги, даже на часть их, я мог бы купить всю Россию. А потом я бы продал Россию и купил Советский Союз. А потом Советский Союз мог бы продавать маленькими кусочками за большие деньги и исключительно в СКВ.

   Но, увы, премьер-министр Павлов мои коварные планы расстроил еще до того, как они возникли. И вот уже второй месяц разные люди выражают мне свое сочувствие, а над Павловым смеются. Но, может быть, смеются преждевременно. Потому что, как известно, хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Summit

   Недавно в голове Михаила Сергеевича состоялось совещание на высшем уровне. Встречались Президент СССР и Генеральный секретарь ЦК КПСС. Оба симпатичные, похожие друг на друга, как близнецы. Но по характеру разные. Один – демократ, реформатор и вольнолюбец, поклонник Вольтера, Монтескье и Томаса Джефферсона. Другой – коммунист, ретроград, аппаратчик, читал только Ленина, изучал Сталина, воспитывался у Брежнева, Андропова и Черненко. Первый явился со своими заместителями и министрами, а второй с секретарями по идеологии, промышленности, сельскому хозяйству и оргвопросам. Оба, конечно, с телохранителями и референтами.

   Улыбнулись, пожали друг другу руки, сели по разные стороны стола.

   – Ну вот, – сказал Генеральный секретарь, – рад тебя видеть. Особенно в таком окружении. Павлов, Язов, Крючков, Пуго. Хорошие ребята. Проверенные бойцы, стойкие коммунисты. Эти от генеральной линии и сами не отойдут, и тебе не позволят. Не то что эти твои радикалы… эти… как их… не буду о них вспоминать. Как идет перестройка?

   – Как тебе сказать? – замялся Президент. – Сам знаешь, плохо идет.

   – Плохо? – радостно откликнулся Генеральный секретарь. – Это хорошо, что плохо! Плохо было бы, если бы перестройка шла хорошо.

   – Оригинальная точка зрения, – оценил Президент. – Значит, ты против перестройки?

   – Почему уж так. Я не против. Я за перестройку, за самую радикальную перестройку, но только в рамках социализма.

   – Что значит в рамках социализма? Свобода вообще никаких рамок не знает.

   – Как это не знает? И что значит свобода? Свобода – это осознанная необходимость.

   – А мне Крючков говорил, что «Свобода» – это такая радиостанция.

   – Да, есть такая, очень, между прочим, враждебно к нам настроенная.

   – И Крючков так же говорит.

   – Крючков говорит правильно, как всегда. Ты вот его и слушай.

   – А другие говорят, хорошая радиостанция. И гонорар платят валютой. Один раз десять минут выступишь – и сразу тебе дают денег столько, что можно телевизор купить.

   – Правильно. Десять минут выступишь, купишь телевизор и потом десять лет будешь смотреть программу «Время».

   – Вот уж чего я не хочу, того не хочу. Программ «Время» я еще в брежневские времена насмотрелся. А теперь я хочу смотреть только ТСН в Си-эн-эн. А «Время» мне твое и даром не нужно.

   – Что значит твое? Мое? Это время наше, мой друг. И передача наша. Ты помнишь, как, бывало, при Леониде Ильиче все смотрели, и ничего. Смотрели, как его награждали всякими такими вот орденами.

   – Смотрели и плевались.