Персонаж. Искусство создания образа на экране, в книге и на сцене

В литературе. В книгах, написанных от первого лица, рассказчиком обычно выступает тихий эмпатичный персонаж, наблюдающий со стороны за неугомонными двуличными авантюристами, – как в романах «Великий Гэтсби», «Возвращение в Брайтсхед», «Вся королевская рать» и тому подобных. Вещать во втором лице на протяжении всей длинной книги крайне трудно (известное исключение – «Яркие огни, большой город» Джея Макинерни), поэтому такое встречается редко. Зато надежных и всезнающих рассказчиков от третьего лица мы видим в романах со времен их появления как жанра – один из характерных образцов, созданных уже в XXI веке, – «Поправки» Джонатана Франзена.

На экране. Рассказчики от первого лица в таких фильмах, как «Энни Холл» (Annie Hall) и «Мементо» (Memento) преподносят нам истину так, как они ее понимают. В эксперименте со вторым лицом в фильме «Леди в озере» (Lady in the Lake), глазами которого смотрит в результате и зритель, становится камера, и эта субъективная точка зрения сохраняется до самых финальных титров. Надежный закадровый рассказчик от третьего лица в фильме «И твою маму тоже» (Y Tu Mama Tambien) знает все и обо всех.

Ненадежный рассказчик

Когда один персонаж врет другому, и мы явно видим обман, мы обогащаем свой жизненный опыт. Но какой цели служит ненадежная картина событий, возникающая, когда нас намеренно обманывает рассказчик, как Роджер «Болтун» Кинт (Кевин Спейси) в «Подозрительных лицах» (The Usual Suspects)? Зачем автору морочить нам голову по поводу вымышленных фактов? Причин две: чтобы усилить правдоподобие и подогреть любопытство.

Усилить правдоподобие

Одномерные роли, олицетворяющие чистые идеи – такие как Мудрость, Невинность, Добро, Зло и тому подобные, – хороши только в фэнтези и аллегориях. Безупречные персонажи выглядят искусственными – настоящим людям, в отличие от них, свойственно набивать шишки и ошибаться. Они заблуждаются насчет окружающего их мира и отрицают скрытую внутри них истину по крайней мере по двум причинам: во-первых, в силу свойственной всем нам склонности искажать и неправильно понимать факты, оправдывать неудачи или пытаться искать им рациональное объяснение, а также получать преимущество за счет уловок и лжи. Во-вторых, хотя обычно отрыв памяти от реальности характерен для людей, потерявших рассудок, мы понимаем, что полностью доверять своей памяти не может даже самый здравый ум. А значит, в реалистическом произведении несовершенный рассказчик отражает существующую действительность и в результате кажется нам более убедительным.

Но помимо этого у ненадежности рассказчиков от первого лица есть и другая, более важная причина, которая заключается в том, что рано или поздно им приходится заговорить о себе, и сделать это правдиво оказывается очень трудно. Как уже упоминалось, любая реплика в диалоге, начинающаяся с «я», – это всегда в той или иной степени ложь. Для нашего сознания неприкрытая правда – это что-то из области невозможного, и броня самозащиты смягчает удар. Поэтому все заявления о себе – своекорыстная легенда, которая тем не менее, как ни парадоксально, углубляет веру читателя/зрителя в персонажа.

Подогреть любопытство

Когда врет рассказчик от первого лица, врет и персонаж. Например, в романе Иэна Бэнкса «Осиная фабрика» рассказчик то и дело сообщает нам, что в детстве на него напала собака, в результате чего он был кастрирован. Однако в развязке Фрэнк узнает, что нападение было выдумкой – враньем, которым наряду с мужскими гормонами его пичкал отец с тех пор, когда Фрэнк был совсем маленьким, чтобы это помнить. И вот теперь, достигнув половой зрелости, он признается, что вообще-то он девочка и всегда ею был. Читательское любопытство вспыхивает как костер – читатель уже не просто удивлен, он потрясен.

Когда врет рассказчик от третьего лица, врет автор. Ненадежность у повествующего в третьем лице кажется заведомо провальной тактикой. Автор выбирает взгляд от третьего лица, чтобы читатель проникся доверием к вымышленным фактам, и когда рассказывающий в третьем лице искажает картину, читатель либо возмущенно захлопывает книгу, либо проявляет еще больший интерес. Некоторые авторы с первых же строк сообщают нам, что доверять им можно не больше, чем персонажам. Курт Воннегут, например, в «Бойне номер пять» с удовольствием подчеркивает свою ненадежность, вынуждая нас гадать, где истина, где ложь, и применимы ли эти понятия к данному повествованию в принципе. У читателя/зрителя, который примет этот авторский подход, любопытство по поводу надежности автора умножает напряжение.

Ошибочные толкования и предубеждения довольно легко выразить и вербально, и визуально. Достаточно лишь немного исказить точку зрения, и любой из этих режимов репрезентации окажется ненадежным. Поэтому два самых субъективных вида искусства в области повествований – это кино и литература.

На экране