Перстень альвов, кн. 1: Кубок в источнике

Бьёрн изобразил «жабью морду» – с поднятыми бровями и по-дурацки растянутыми губами – в знак недоверия к ее словам и насмешливой покорности судьбе. У его отца хватает ума думать о совсем разных вещах одновременно, иначе он не был бы грозным и могущественным Вигмаром Лисицей!

– Ну, не убьет же он тебя, в самом деле! – вздохнула фру Эйвильда и снова подумала о своем сыне.

Когда Бьёрн, встреченный недоверчивыми и насмешливыми взглядами, появился в гриднице Каменного Кабана, сам Вигмар только что вернулся с поля, где присматривал за убирающими рожь работниками, и едва успел положить пыльный плащ на скамью.

– Не верю своим глазам! – воскликнул он, увидев в дверях знакомую светловолосую голову. – Ты ли это, великий герой? Что же ты покинул своего вождя? Или тебя обделили добычей? Ты, как мы слышали, очень храбро бился против будущих родичей твоей сестры! Уж не твоей ли могучей рукой был сражен Рагневальд Наковальня? Ведь ты получил его пояс, наверное, не без заслуг? Ибо получать незаслуженное так же стыдно, как упускать принадлежащее по праву.

Бьёрн не смел даже оглядеться. В словах отца звучала неприкрытая издевка, и он даже не мог поднять глаза, чтобы встретить гневный, пронизывающий до костей взгляд. На самом же деле все обстояло еще хуже, чем ему представлялось: самим правом войти в этот дом он был обязан уговорам Альдоны, Эгиля и Гьёрдис. Как отец, Вигмар с облегчением увидел одного из девяти, но отнюдь не лишнего сына живым и здоровым, но как глава рода он не мог примириться с его поступком. Хальм, Гейр Длинный и Хлодвиг настаивали, чтобы Бьёрн был навсегда изгнан из рода и лишен права называться сыном Вигмара; поскольку он являлся побочным сыном, Вигмар мог от него отречься, не слишком вредя своей чести. Отговорили его Эгиль и Альдона, упирая на то, что изгнание может толкнуть Бьёрна на еще более худшие проступки. Нельзя же заставить весь свет забыть, что он – сын Вигмара Лисицы!

Прослышав о возвращении Бьёрна, в гридницу сбежались все родичи и домочадцы, кто находился поблизости. Одни вернулись с полей, другие пришли из кузницы, от рудных разработок, от плавильных печей, – все были заняты, все работали на благо рода, и только он один пропадал невесть где, служил недругу своего отца… Со всех сторон на него смотрели негодующие, недружелюбно-любопытные глаза. Хлодвиг издевательски усмехается: дескать, если кто родился от девки с хутора, то где уж от него ждать ума и чести? С сочувствием смотрели только Альдона и Эгиль, еще пахнущий горячим железом после целого дня возле наковальни. Но они молчали: побег Бьёрна имел самые глупые основания, а за свою глупость надо отвечать.

– Что ты молчишь? – по виду спокойно спросил Вигмар, но от его голоса у Бьёрна подгибались колени. Дикий гнев Бергвида Черной Шкуры был пустяком по сравнению с этим спокойствием.

– Я же не знал… – пробормотал Бьёрн наконец, поскольку от него ждали ответа. – Я же не знал, что ему взбредет в голову напасть на Рагневальда. Я думал, он будет биться с фьяллями. Он их ненавидит, а они ведь наши давние враги…

Сам Вигмар в молодости прославился, сражаясь против фьяллей, но сейчас напоминание об этом не смягчило его.

– Ты думал! – жестко передразнил он. – Ты не знал, что у Квиттинга нет худшего врага, чем Бергвид Черная Шкура? Кажется, в этом доме достаточно много об этом говорится!

– На подвиги потянуло! – кашляя, хмыкнул Хальм. – Мальчишка! Выпороть его надо!

– Лучше не носить меча, чем давать ему такое глупое применение! – сурово сказал Хроар.

– Ты опозорил нас всех! – гневно продолжал Вигмар, и Бьёрну хотелось попятиться: он не поднимал глаз, но взгляд отца жег его, как молния, каждое слово казалось ударом молота по голове, и у него было чувство, что вот-вот он окажется вбит в землю по самую макушку. – Мало того что Бергвид направо и налево объявляет нас предателями! Теперь и слэтты имеют право сказать то же самое и объявить меня предателем! Весь Морской Путь заговорит, что я послал сына в дружину Бергвида, что мой

сын с моего согласия напал на Рагневальда и участвовал в разделе добычи! Скажут, что я придумал это как средство разрушить обручение, не нарушая слова! Что я коварен, как сам Регин! Весь род будет обесчещен! А все потому, что у одного героя слишком много лишней храбрости, но слишком мало ума!

Бьёрн молчал: эта сторона дела открылась ему впервые. И теперь он заподозрил, что ему грозит окончить свои дни на хуторе деда по матери, Скратте бонда, ходить за плугом и больше никогда не держать в руках меч.

Вигмар тоже молчал, гневно раздувая ноздри и стараясь справиться с собой; ему тоже впервые пришло в голову, что, может быть, не стоило заводить детей от кого попало, если потом сыновья хорошеньких, но неумных женщин оказываются неумными и приносят роду одни несчастья.

Альдона покусывала губы: она жалела брата и хотела, как в детстве, сказать за него, что «он больше не будет». Но она молчала, понимая, что проступок совершен не детский и детские оправдания не помогут.